Сотерия - Яна Бендер

нему и разместилась рядом. Санитар принес мне поднос с ужином для пациента.

На тарелке была картошка-пюре и тушеный фарш, не имевший формы. В стакане – лиловая жидкость, по-видимому, морс. Гарнир казался слишком жидким. В кухне, определенно, добавляли воду, чтобы меньше чистить картошки. Я попросила Ваню принести пустую тарелку. Он выполнил мою просьбу.

Я, придерживая всю массу пюре ложкой, слила воду в чистую посуду.

– Отстегни ему руку! – обратилась я к санитару.

Он достал из кармана ключ и расстегнул ремень на правом запястье Германа

Я подала своему подопечному ложку, и он самостоятельно, хоть и с презрением к еде, начал ужинать.

– Ты можешь идти, – сказала я Ване, и он, положив на стол ключ, удалился.

– Давай договоримся, – предложила я пациенту, – если ты ничего не натворишь за эти два дня, то в понедельник я привезу тебе что-нибудь вкусное.

Он внимательно осмотрел меня, словно убеждаясь в том, что я не шучу, и улыбнулся.

Морс он тоже выпил самостоятельно. После ужина я пристегнула его обратно, отнесла поднос в кухню и повезла его вместе с Валерой и Андреем в палату. Они переложили его, зафиксировали и ушли ужинать.

18.19.

Попрощавшись с Германом, я поднялась в свой кабинет, взяла сумку, спустилась на первый этаж и зашла в столовую, где ужинали санитары.

– Ребят, я вас очень прошу, – обратилась я к ним, – постарайтесь обойтись без крайних мер.

Они пообещали мне, что приложат к этому все усилия. Я, можно сказать, с трудом поверила, отдала ключ от кабинета охраннику, расписалась в журнале и вышла на улицу.

18.42.

В это время я уже была дома. Сначала я отправилась в душ, чтобы смыть с себя весь ужас уходящего дня, затем покопалась в холодильнике, нашла тот самый обезжиренный йогурт, съела его, посмотрела телевизор.

20.09.

Я села на диване в единственной комнате в квартире, разложила перед собой стационарные дневники и начала их изучать.

23.17.

Порядком устав от перебирания всех бумажек, я подсчитала примерное количество раз, сколько Герман отказывался от еды. Вспомнив то, что дают в клинике пациентам, меня даже замутило. Если учесть, что это – частная клиника, то, что тогда творится в государственных.

Сон давил на меня. Я выключила свет, укуталась в одеяло и уснула.

Снова причудилось посреди ночи, что сижу на той же скамье под дубом. Закат. Герман рядом.

– Ты все правильно делаешь, девочка, – говорил он мне, – только больше не плачь!

– Почему? – удивилась я.

– Я знаю, что тебе тяжело, но я не могу видеть твоих слез!

Он как-то по-дружески обнял меня за плечи. Так мы сидели и смотрели на закат, пока солнце не скрылось от нас, и небо не засияло миллионами звезд.

29.07.2006 – суббота

10.08.

Я проснулась, умылась, выпила кофе, поскольку глаза, даже после водных процедур, предательски слипались.

По телевизору шло какое-то ток-шоу. Я включила звук, чтобы не чувствовать себя одинокой, затем закрыла все папки с описанием его поведения. Зачем мне все они? Всё равно теперь я знаю его больше, чем все его лечащие врачи вместе взятые.

Телефон зазвонил. Я ответила. Это оказалась мама. Она предложила мне приехать на выходные к ним – в деревню. Я вспомнила, как я «отмазалась» от Вани и подумала, что всё возвращается. Я согласилась.

12.44.

Я сидела в родительском доме, и мы вместе пили чай. Мне всегда здесь было хорошо: уютно, тепло, спокойно. Сегодня же я обладала абсолютно противоположными чувствами. Меня тянуло обратно. Нет, не в квартиру, а в клинику. Я хотела его увидеть. Я хотела посидеть с ним в палате, держа его за руку, но еще больше мне хотелось, как накануне днем, лечь спать рядом с ним, чтобы он мог говорить со мной во сне.

Сейчас, спустя одиннадцать лет, я так и не поняла, как ему удавалось проникать в мои сны. Он же сам не понимает, как делает это.

22.10.

Весь день я провела вместе с родителями. Мы разговаривали, смотрели телевизор… Переночевать я решила тоже у них в своей старой комнате с большой кроватью, старинным зеркалом и комодом. Завтра вечером я планировала отправиться домой.

23.49.

Снится мне сон: я сплю в своей спальне в родительском доме и просыпаюсь посреди ночи. На краю моей кровати сидит Герман все в том же сюртуке.

– Что ты здесь делаешь? – почти не удивилась я.

– Я замерз без тебя, – разглядела я в темноте его печальную улыбку.

– Чем же я могу тебя согреть?

– Своей детской наивностью, добротой к моей черной душе…

– Не говори так. Она вовсе не черна.

– Она – холодный осколок льда. Растопи мою боль, уничтожь зло внутри меня. Я – калека, которого высмеяли, унизили, одинокий зверь в темной ночи.

Он замолчал, думая о том, что скрывает мой недоумевающий взгляд. Я почти ничего не поняла из его слов, лишь то, что он сильно страдает, находясь в долгом заточении среди белых стен клиники.

– Лишь потому, что я медленно замерзаю, я ищу тебя. Я точно знаю, что, когда я рядом с тобой, мне не грозят печали. Здесь, в вечных льдах, я потерял компас. Я на пути назад к тебе и продолжаю искать твои следы на снегу…

– Герман, – мой голос, казалось, дрогнул, а в груди сильнее забилось сердце, – как бы мне хотелось быть сейчас рядом с тобой!

Он лишь улыбнулся в ответ, взяв меня за руку.

– Мне нравится это место, – говорил он, – оно, пусть и находится в реальности, окрашено в цвет. Знаешь почему?

– Нет, – честно ответила я.

– Потому что ты, когда была маленькой – мечтала здесь. И создавала сама эту комнату. Сюда вложена твоя душа.

– Как ты там? В клинике?

– Все хорошо. Я жду тебя. Спи.

Он наклонился, поцеловал меня в лоб и скрылся в моем старинном зеркале.

30.07.2006 – воскресенье

9.42.

На первом этаже что-то звякнуло, и я проснулась. Снизу доносился запах выпечки. Как хорошо жить у родителей! Еще три минуты ленивого валяния в кровати с закрытыми глазами.

Я зашла в ванную комнату, умылась, спустилась вниз. На столе стоял кофе и тарелка с круасанами.

10.14.

Позавтракав с родителями, мы вышли в сад. Отец пошел осматривать владения, а мы с мамой сели на качели и начали разговор.

– Как дела на практике? – спросила мама.

– Хорошо. Пациент интересный достался.

– Не боишься?

– Чего?

– Да, хотя бы, его.

– Нет.

– Какой