Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский

ваша дочь его… отвергла. Уж не собирается ли она выйти за русского генерала?.. Или за батрака? От такой всего можно ожидать!..

Как только Яковлевы уехали со двора, Майя опять пошла в юрту к батрачкам.

— Ну что, Майя, свадьба будет? — окружили ее девушки.

— Нет, не будет, — улыбнулась Майя.

— Эх ты, гадалка! — Кэтирис с упреком покосилась на Феклу. — Слышь, Майя, она вчера вечером еще раз наворожила выйти тебе замуж. — И батрачка, одевшись, выбежала из юрты гнать смет на водопой.

— На этот раз я отказала им. Едва ли еще сунутся, — расхохоталась Майя.

III

Голова Яковлев и его сын утаили от односельчан, что их сватовство к Майе закончилось позорной неудачей. Правда, никто и не узнал, куда они ездили. Только батраки догадывались: хозяин куда-то возил сына женить и вернулся ни с чем.

Приближалась весна. Снег осел, потемнел. На берегах Лены образовались разводья. Начался перелет гусей и уток, зазеленела трава. Могучая река, взломав льды, с яростью понесла их по течению и затопила низкие острова.

Когда зацвели подснежники, Яковлев начал сев. Он всегда начинал сеять в николин день. Батраки с почерневшими лицами и воспаленными от бессонницы глазами пахали деревянной сохой влажную землю, выбиваясь из сил. После сева — он продолжался десять дней — стали обновлять городьбу вокруг сенокосов.

Хозяин ходил, как туча, хмурый, раздраженный. С каждым годом он становился все жаднее и жаднее. Во всем улусе не было богаче его, но ему все было мало. С весны велел очистить от тальника места, на которых никогда не заготовляли сено, и заставил потом скосить там траву. Раньше он редко появлялся на сенокосах, а теперь не вылезал оттуда, браня батраков, что работают лениво.

Яковлев, как ни был занят хлопотами, у него из головы не выходила дочь Харатаева. Всякий раз, вспоминая об этом, он страшно злился и досадовал: «Думает, коли кожа на лице бела и глаза блестят, как у горностая, то не подходи к ней. Моему сыну, Федорке, отказала!»

Как говорится, свое дите и горбато, да мило. Так и Яковлев, ослепленный родительской любовью, не замечал, что его сын походит на чурбак, отесанный небрежно топором. Зато кто сравнится с ним в богатстве и знатности? Голову Яковлева в самом Якутске знают!

Как-то раз летом на сенокосе Яковлев обратил внимание на батрака Федора. Хозяин залюбовался его стройной фигурой, красивым, точно нарисованным, лицом. Лет десять назад у этого паренька умерли родители, оставив ему в наследство двадцать голов скота. Не желая упустить случая умножить свое стадо, Яковлев забрав себе скот и заодно Федора, якобы на воспитание.

Поселил голова приемного сына в юрте вместе с батраками и даже не подумал, чтоб приодеть мальчика. Ходил тот в чужих обносках, спал где попало: на нарах, вповалку со скотинками или в коровнике.

Старая батрачка Федосья пожалела сироту, сшила из старого заячьего одеяла и разного тряпья шубенку, и тот стал меньше зябнуть. Добрая старуха делилась с ним скудной едой, защищала от обидчиков, и благодаря ей парень дожил до шестнадцати лет…

Однажды зимой Федор, гоня скот к водопою, решил покататься на бычке. Сел на него верхом и потрусил к проруби. Навстречу шел хозяин. Стащив батрака с бычка, он стал хлестать мальчишку плеткой, на другом конце которой была прилажена скребница.

В отместку Федор убежал в деревню Кильдемцы, к купцу Иннокентию.

Иннокентий слыл порядочным купцом и добрым человеком. Детей у него не было — все умерли. Федор нанялся к нему в батраки. Его там не били, не обижали. Иннокентий в каждую поездку в город брал его с собой в помощники. В городе с покупателями купец часто изъяснялся по-русски, а Федор слушал и кое-что запоминал. Так он и научился говорить по-русски и писать цифры.

Голова Яковлев первое время даже не разыскивал сбежавшего батрачонка. Так прошло три года.

Однажды Яковлев, возвращаясь из города домой, заехал к купцу Иннокентию и увидел в его доме своего приемыша. Голова с трудом узнал Федора: так он изменился — вырос, раздался в плечах. Яковлев устроил Иннокентию скандал, пригрозил ему судом, что, дескать, сманил чужого хорошего работника, и в конце концов увез Федора домой.

Наступила осень. В воздухе замельтешили пушистые хлопья первого снега. Как-то утром Яковлев столкнулся во дворе с Федором и зазвал его в дом. Парень испуганно переступил хозяйский порог, недоумевая, зачем его вызвал хозяин. Он прикидывал в уме, стараясь вспомнить, чем мог провиниться, и ничего не нашел. Все, что ему приказывали, он делал вовремя и усердно. Батрак до этого ни разу не был в доме хозяина, и потому еще больше робел, топчась у порога.

В доме Яковлев еще раз внимательно окинул взглядом Федора с ног до головы и заходил вокруг него. Так осматривал скотину купец Иннокентий, прежде чем назначить за нее свою цену. Потом, не говоря ни слова, хозяин подошел к орону, напротив камелька, и сел. Под его пристальным, изучающим взглядом парень сжался, втянул голову в плечи.

— Подойди поближе. — Яковлев поманил его пальцем.

Федор, леденея от страха, боком-боком подошел к нему и покосился на дверь, «Как только замахнется — выскочу во двор», — мелькнула у него мысль.

— Снимай одежду!

«Зачем он заставляет меня раздеться? Неужели старый леший собрался меля голым высечь? Но в руках у него нет ни кнута, ни скребницы. И лицо незлое. Странно».

Федор неторопливо стянул с себя ветхий полушубок из пегой жеребячьем шкуры и бросил на пол. Остался он в рваной ситцевой рубашке неопределенного от грязи цвета. Яковлев брезгливо поморщился и перевел взгляд на заплатанные штаны из телячьей шкуры. Потом важно подошел к двери, приоткрыл ее и распорядился:

— Эй, девки, принесите, новую меховую шубу!

Вошла горничная и внесла темно-синюю шубу из тонкого дорогого сукна, на меху из лапок черно-бурых лисиц.

Хозяин ваял шубу и протянул Федору:

— Ну-ка, примеряй.

Юноша попятился к порогу.

— Зачем?.. — вырвалось у него.

— Ну-ну, не ломайся. Возьми!..

Toт робко протянул руку и взял шубу за бобровый воротник.

— Надень.

«Семь бед — один ответ», — подумал Федор и накинул на плечи шубу.

— Застегнись! — Хозяин опять заходил вокруг батрака, пощупал плечи, провел по ним рукой, убеждаясь, что шуба его сына, Федорки, хорошо сидит на Федоре, точно сшита на него. — А ну-ка, пройдись!

Федор прошелся по комнате. Словно у охотника, натянувшего тетиву самострела, в глазах хозяина блеснули хищные огоньки и тут же потухли.

— Ну, снимай, — довольным голосом сказал Яковлев и, приняв