Проклятие Пиковой дамы - Юлия Алейникова

— Вот как? Ну, а что же гражданка Леденева? Она отлучалась с банкета?

— Понятия не имею, я же за ней не следила!

— Подпишите протокол и можете быть свободны, если вспомните какие-то детали, звоните. — Подсунул Барышевой исписанную скупым казенным почерком бумажку Афанасий Степанович. — Постников, пригласи Леденеву, а потом мужа убитой.

Зинаида поднялась со стула и покинула кабинет, покачивая обтянутыми бордовым шелком бедрами. Она не теряла присутствия духа и выдержки даже в самых трагических ситуациях. После того как в сорок первом году у Зины на глазах расстреляли отца, мать и старшего брата, никакие убийства не могли выжать слезы из ее глаз.

— Ну что, Афанасий Степанович, как там, в театре, разобрались, кто артистку задушил?

— Да ты что, Сергей Матвеевич? Да там такой Содом с Гоморрой, что за год не разберешься! Тысяча человек народу и каждый друг в дружку пальцем тычет.

— Ты мне это, Степаныч, заканчивай, «за год»! Какой год, когда убийство, можно сказать, на глазах у партийного руководства города совершено. Ты это понимаешь? — промакивая лоб огромным клетчатым платком, строго спросил полковник Летунов.

— Да я-то понимаю, только и ты меня пойми. Годы мои уже не те, не раскрыть мне этого дела. Опозорюсь только на старости лет. А у меня пенсия не за горами. Так что назначай на это дело молодежь. Пускай поработают.

— Ты что это придумал, майор? Что значит, не справлюсь, назначай? Это что еще за настроение? Тебе это дело поручено, мы тут, между прочим, не в пансионе благородных девиц! Это я желаю, это не желаю. У нас приказ. Не забыл, что это такое? — Грозно свел брови полковник.

— Я, Сергей, о том, что такое приказ не забыл, всю блокаду на посту, и ты это не хуже меня знаешь, — с ноткой обиды припомнил Афанасий Степанович. — А только это дело я все одно вести не буду. Меня вон на обследование лечь давно уговаривают, да я все отказываюсь. А теперь вот лягу. Так что решай, по-хорошему мне уйти, или… — не договорил Афанасий Степанович, но глаза от полковника отвел.

— Эх, Афанасий, подвел ты меня, в такой момент подвел, — укоризненно проговорил полковник.

— Ну, уж прости, состарился.

— Николай Васильевич, да как же это? — Заливаясь слезами, уткнувшись лицом в старенький застиранный передник, в который раз спрашивала Глаша. — Кто ж это посмел? У кого рука поднялась? Такая молодая, красивая, жить да жить… Ладно бы война, а то…

Николай Васильевич сидел за столом, сложив перед собой сомкнутые в замок руки, и, казалось, вообще не слышал домработницу. Его посеревшее, осунувшееся после бессонной ночи лицо застыло, словно каменное изваяние. Он сидел, как надгробный памятник, неподвижный, скорбный, безучастный.

За окном серое рассветное небо, казалось, скорбело вместе с ним.

— Глаша, — очнулся от своего безучастия Николай Васильевич, — скоро похороны, театр обещал помочь, а вот поминки…

— Конечно, конечно. Все сделаю. И столы накрою и сготовлю. — Выныривая из передника, покивала Глаша.

— Спасибо. А после похорон вы можете съездить к себе в деревню. Вы давно просились, я помню.

— Батюшки! Да как же так можно? Да, нешто я вас брошу, одного, да в такую минуту?

— Ничего, Глаша. Это ничего. Я хочу один побыть. Мне надо. И потом, товарищи… они помогут.

— Да разве товарищи тут помогут? — Отмахнулась Глаша. — Я вам чаю заварю и поесть сейчас сготовлю. Вон как за ночь-то исхудал, даже волос седых прибавилось, — бормоча себе под нос, отправилась на кухню домработница.

Николай Васильевич энергично потер руками лицо и посмотрел на портрет жены. Его год назад написал ей в подарок один известный ленинградский художник, друг их семьи, Володя Арефьев. Хорошо написал. Аня на портрете как живая. Сидит в своем любимом кресле, как на троне, легкая полуулыбка играет на губах, и платье бархатное, вино — красное, ее любимое, а на коленях рассыпан букет цветов.

Портрет был написан так, что откуда бы на него не смотрели, Анюта всегда смотрела зрителю в глаза. Вот и сейчас она смотрела прямо на Николая Васильевича и улыбалась, живой, чуть насмешливой улыбкой.

Когда Глаша вернулась в комнату с подносом, Николай Васильевич так и сидел, глядя неотрывно на жену и бормоча что-то, словно разговаривая с нею.

4 сентября 1955 г. Ленинград

Капитан Ленинградского уголовного розыска Евгений Александрович Топтунов сидел над папкой с делом об убийстве артистки Щербатовой, пока еще очень тоненькой папочкой, и вникал в материалы допросов.

Его капитану передали только сегодня утром. Афанасий Степанович Кузменков, который завел это дело, вынужден был срочно лечь в больницу. То ли старая рана дала о себе знать, то ли язва открылась. Ну, да оно и понятно. Возраст. Афанасий Степанович был одним из старейших и заслуженных сотрудников Ленинградского уголовного розыска. На плечи его поколения выпали и революция, и Гражданская война, и Великая Отечественная, у майора наград на всю грудь.

«Пора уж и на покой. А уж они молодые в грязь лицом не ударят», — бодро размышлял капитан, пролистывая страницу за страницей.

За что могли убить советскую артистку, молодую, красивую, талантливую, солистку ведущего Ленинградского театра?

Ну, во-первых, любовь. У нее наверняка были поклонники, возможно, имелся возлюбленный. По всеобщему утверждению, муж Щербатову любил, можно сказать, души не чаял. Весь последний месяц был с частью на учениях за городом, приехал в день премьеры. Во время спектакля сидел в зале рядом с начальством, по свидетельству окружающих, был в прекрасном настроении, в антракте заходил с генералом и его супругой в гримерную, поздравлял жену с премьерой. Между супругами определенно царили любовь и согласие. После спектакля вместе со всеми прошел в банкетный зал и там ждал жену. О ее смерти узнал вместе со всеми.

Мог ли быть у убитой Щербатовой ревнивый отставленный любовник? В принципе мог. Мог даже и убить, но вот способ убийства, удушение… Как-то не романтично, не похоже на убийство в пылу страсти. Нож в сердце, выстрел туда же… Но вот шнурок на горло? Размышлял капитан, сосредоточенно разглядывая обтянутый черной клеенкой рабочий стол.

Ну, а как насчет завистников? Творческая среда, такое дело, особенно женщины. Зависть, ревность… А шнурком могла воспользоваться и женщина… У красивой женщины и талантливой актрисы наверняка имелись завистники. Имя одной из них даже имеется в протоколе. Елена Леденева.

Что ж, работы — непочатый край. Все сотрудники театра, поклонники, все гости, бывшие в тот вечер в театре, включая партийное руководство города. Впрочем, эту версию начальство не одобрит. Да и выглядит она фантастически.