Лети, майский жук! - Кристина Нестлингер

Итак, я наблюдала со своего забора за улицей. Подвальное окошко было по-прежнему полуоткрыто. Советник завтракал на террасе. Ел яйцо всмятку. Собаки лежали у его ног. Я ждала, когда придет советница и отправит их на прогулку. Но советница все не приходила. Собаки зевали.

Я карабкалась вдоль забора. Осторожно, чтобы не уколоться железными колючками. По пути высматривала кошек, солдат, автомашины и первых русских. Железный забор кончился. Я спустилась вниз, продралась сквозь кустарник и очутилась перед соседской изгородью. Тут был обычный забор из проволоки. За забором меня ждал «ангел», девочка примерно моего роста, но совсем на меня непохожая. У «ангела» были белокурые локоны и шелковый бант на голове. Каждый день новый! И каждый день новое платье из бархата или из другого материала в цветочек. Я называла эту девочку «ангелом», потому что она была действительно Ангел. Ее звали Сусанна-Мария Ангел.

Я стала разглядывать Ангела. Сегодня на ней было шелковое платье в клеточку и такой же бант на голове. Я скорчила рожу и проблеяла: «Бэ-ээээ!!» Показала ей язык и отправилась вдоль забора. Ангел шла с другой стороны. Обычно она катила маленькую красную коляску. В коляске лежала черная кошка в кукольном платье и детской шапочке. Кошке этот наряд явно не нравился. Она недовольно мяукала и пыталась выпрыгнуть из коляски. Ангел прижимала кошку ко дну коляски, накрывала ее розовым шелковым одеяльцем и убаюкивала: «Нельзя, нельзя, дорогая! Будь послушной, дорогая! Ай-яй-яй!» Я не выдержала:

— У меня дома коляска еще красивее!

Ангел, улыбнувшись, подняла брови:

— Где же она? Покажи ее мне, свою красивую коляску!

— Тебе не покажу!

— Потому что у тебя ее нет!

— Нет, есть! — заплакала я.

— Нету, нету, нету! Ничего у тебя нет! Ничего! — уверенно произнесла Ангел и вновь придавила бедную кошку.

— Оставь кошку в покое, ты, дурища!

— Кошка моя! Тебя это не касается! А на кухне у меня еще две морские свинки, канарейки и белая мышь. А у моего дяди четыре собаки!

— У меня тоже есть!

Ангел все качала головой. Мы подошли к концу забора. Я еще раз скорчила гримасу: «Бэ-эээ!» — и покинула Ангела.

— Фуй! — раздалось мне вслед.

Я пробежала лужайку вдоль маленького ручейка и оказалась у другого соседского забора. Там, в проволочной изгороди, зияла большая дыра, через которую я и пролезала. Человек, возившийся каждое утро в соседнем саду, мне это разрешал. Его звали Вавра. Он был работником. Жил здесь один. Его хозяева уехали.

— На Запад, — сказал Вавра.

— Боятся русских?

Вавра кивнул.

— Ха-ха-ха! Они боятся и русских, и американцев, и французов. Они всех боятся!

Вавра задумчиво посмотрел в голубое небо и объяснил:

— Не без причины!

Потом указал на дом:

— Они отняли его у старого Гольдмана, Гольдмана-старшего. Отняли и сахарный завод. Все, что они имеют, отнято у евреев.

Вавра улыбнулся:

— А сейчас, поняв, что Гитлер проиграл войну, они перепугались. Боятся, что евреи вернутся и разобьют их тупые нацистские черепушки!

На что я заметила дрожащим голосом — мама мне строго-настрого запретила говорить об этом:

— Господин Вавра, евреи не вернутся. Их Гитлер упрятал в концлагеря. И всех погубил. Всех!

— Дитя! Дитя! Замолчи! — прошептал Вавра. — Не говори так! Дети не должны этого знать!

— Но я знаю! — настаивала я. — Потому что мой дядя — начальник в СС, служит в ставке фюрера. Когда он был у нас, то ссорился с мамой из-за евреев и сказал, что всех евреев загоняют в газовые камеры. «П-ф-ф-ф» — сделал он губами, когда это говорил.

— Тьфу! Какая мерзость! Хорошенький у тебя дядя! — Вавра вынул из кармана яблоко и протянул его мне. Я поблагодарила его и снова подошла к дыре.

Вавра шел за мной следом и твердил:

— Господин Гольдман все равно вернется! Ты еще увидишь его! Увидишь!

После визита к Вавре я направилась к воротам — посмотреть, вышел ли советник на прогулку. Советник и не думал идти. Он играл с собаками: бросал им палку, а они приносили ее обратно.

Как-то я качалась на воротах, держась руками за железные прутья, а ногами отталкиваясь от стояков. Дверь летела вместе со мной до забора, ударялась о штанги, отлетала назад, ударялась о забор…

Вдруг к нашему саду подъехала машина. Машины тогда были редкостью, а «личных» вообще не водилось. Подъехала как раз «личная» машина — черный «мерседес». Из машины вылезли мальчик и девочка. Девочка немного старше меня, мальчик — поменьше, лет шести или семи. Они оба уставились на меня. Я закачалась еще быстрее. Забор трясся. Гравий скрипел. Мальчик не выдержал:

— Эй ты, послушай! Ты сломаешь наши ворота!

Я выпустила ворота, калитка ударила меня по затылку. Мальчик поглядел с интересом:

— Тебе больно?

Я не ответила. Встала, смахнула грязь с колен. Из машины вышла женщина. Очень красивая, в красивом платье. Потом вышел мужчина. Подошел к багажнику, вынул два чемодана и несколько коробок. Поставил их на дорогу, попрощался: «Хайль, Гитлер!», сел в машину и уехал.

Женщина, взяв чемоданы, пошла в сад. Девочка схватила две коробки, мальчик — одну. Оба побежали за женщиной. На дороге оставалась еще одна коробка. Я подняла ее и пошла за ними. Мальчик обернулся ко мне:

— А где наши гномы? — спросил он.

Я опять не ответила. Мальчик закричал:

— Мама, наших гномов нет! Ни одного!

На что женщина ответила:

— Геральд, не болтай! Пропало больше, чем какие-то гномы! — и улыбнулась мне. У нее было веселое лицо.

— Гномы не пропали, — утешила я мальчика, — они на лужайке, за домом.

Женщина оказалась невесткой госпожи фон Браун, а дети — ее внуками. Их звали Хильдегард и Геральд. Они собирались ехать в Тироль, к бабушке, старухе фон Браун. Но поезда больше не ходили. И машин до Тироля не было. Впрочем, молодой фон Браун вовсе не хотелось ехать к свекрови. Ее муж, сын старухи, погиб. У молодой Браун была в городе квартира. Но в соседний дом угодила бомба. И теперь в их квартире не было ни окон, ни ламп, а из мебели торчали осколки. Вот они и решили переехать сюда.