Тирания Я: конец общего мира - Эрик Саден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, Локк отходит от лирических интонаций, привнося в этот же текст здравую определенность и настаивая на вытекающем из такой возможности ключевом принципе: праве на частную собственность, когда из своего имущества можно извлекать выгоду, и это непременно пойдет на благо всему сообществу. Спустя столетие, на закате Французской революции, аксиома вновь будет сформулирована Кондорсе: «Человек должен иметь возможность применить свои способности, располагать своими богатствами, удовлетворить свои потребности с полной свободой. Общий интерес каждого общества, отнюдь не требуя сокращения индивидуального пользования, защищает его, напротив, от нанесения ему ущерба»[20].
С самого начала либеральный индивидуализм одновременно защищал и поддерживал равенство де-юре и неравенство де-факто. Он подразумевал сохранение наследия, полученного по праву рождения, и в то же время поощрение частной инициативы – при отказе поддерживать баланс возможностей каждого под предлогом, что общество в конце концов сумеет извлечь выгоду из богатства отдельных его членов в соответствии с догмой, которая долго не утратит состоятельность. Эта концепция образцово передана в рассуждениях Токвиля, считавшего, что «демократический индивидуализм» неизбежно будет способствовать упрочению равенства между гражданами[21]. В реальности выйдет не так удачно: мир окажется вымощен различиями, но теоретически каждый, приложив усилия, получит шанс сгладить их в свою пользу. Эта смысловая конструкция придаст прочность зданию в целом. Новое идеологическое течение потеснит все существующие, сумев объединить вокруг себя значительные силы, и переживет настоящий расцвет на заре XIX столетия.
Закон, который вскоре получит статус основного, сформулирует Томас Джефферсон, в 1801 году избранный президентом Соединенных Штатов и выступающий, следуя типичным протестантско-предпринимательским убеждениям, за «свободное самоуправление» для каждого. И за страну, мощь которой будет зависеть от смелости и готовности к риску отдельно взятых людей. Это кредо впредь стало организующим в развитии больших промышленных наций, обеспечило стремительный взлет буржуазии и накопление капиталов меньшинством. Процесс индивидуализации – изначально рожденный из духа гуманизма и считавшийся вдохновленным идеалами свободы и гармонии – перестал отличаться от узаконенной погони за прибылью. Ведь началась все более яростная конкуренция между людьми, а разгул частных интересов, вопиющая несправедливость и унизительные условия труда сделались повсеместной нормой. Сколько раз все это показано в социальных романах того времени – у Бальзака, Золя, Диккенса, Толстого и других авторов через призму судеб отдельных персонажей, прокладывающих себе путь в этих жестоких дебрях в поисках богатства и славы или просто ради выживания.
В этом смысле современному общественному договору не хватило пунктов – особенно тех, что формулировали бы принцип справедливости. Понятие справедливости впредь неоднократно усекалось и искажалось. И потому вскоре обозначатся позиции для продвижения моделей, основанных на совсем иных устремлениях. Социалисты, анархисты, как и некоторые представители так называемых консервативных течений, примутся изобличать философско-политический обман, как и становление «общества индивидуалистов», содействующего социальному и «духовному разложению». Они решат защищать иные ценности – умеренность, сплоченность, солидарность и даже, как Прудон, федеративный и братский союз. Между тем, вопреки всем нападкам, демократический индивидуализм, якобы обязанный своим становлением столь своевременному конфликту между свободой распоряжаться собой и общественной пользой, обрел до того многообещающую силу, что практически занял место непреложной истины. Политический либерализм будет преобладать на Западе, начиная с эпохи Просвещения и весь последующий век, сполна проявившись, например, во Франции Второй империи и в дышащем полной грудью, открытом для коммерции Париже барона Османа[22]. Придет время славить прогресс, который в перспективе, как предрекалось, принесет пользу всему человечеству, а зарождавшиеся тогда Всемирные выставки с помпой и блеском должны были о нем свидетельствовать, так что своим влиянием и частотой они тем более способствовали распространению позитивистских взглядов. Недаром Хосе Ортега-и-Гассет в книге «Восстание масс» скажет: «То, что назвали индивидуализмом, обогатило мир и всех людей в этом мире»[23].
Ведь, несмотря на все противостояния и отдельные примеры проявления социалистического духа – такие, как Народный фронт во Франции в 1930-е годы, – казалось само собой разумеющимся, что эта формулировка является окончательной. Нацистский тоталитаризм и советской вождизм шли тогда диаметрально противоположным путем, презирая уникальность и достоинство личности. Вслед за Второй мировой войной и состоянием всеобщего хаоса возникла уверенность: ни один режим, кроме политического либерализма, не заботится о сохранении личных свобод и коллективном благосостоянии. Нужно было вернуть ему мощь, привнеся спасительные коррективы, подсказанные как некоторыми отклонениями от курса в прошлом, так и нуждой и упадком тех лет. И опять намерения казались благими, и на горизонте словно вновь вспыхнула надежда. Но, видимо, сами основы подобной политической философии таковы, что она из раза в раз призвана обманывать ожидания.
2. Сладкие обещания
[Послевоенные годы: мобилизующий пакт]
Мальчишка в шортах деловито снует среди развалин Берлина. Взгляд наблюдателя обращен то к видам разоренного города, то к фигурам людей, в которых не угасло желание вновь ощутить вкус жизни. В фильме Роберто Росселини «Германия, год нулевой» (1948) показано самое начало наметившегося возрождения после катастрофы. Огромная часть мира истерзана. Лондон, Варшава, Сталинград, Хиросима, Гавр, Роттердам – сколько еще крупных городов и земель лежат в руинах, а их население осталось без средств к существованию. Но инстинкт выживания делает свое дело, и вскоре желание двигаться вперед берет верх. Народам надо воспрянуть. Соединенные Штаты, мобилизовавшие все силы для участия в борьбе с нацизмом, теперь поддерживают меры по восстановлению, формализованные планом Маршалла, позволившим устанавливать отношения с союзниками на особых условиях. Жители этих стран без устали трудились, чтобы возродить инфраструктурные отрасли, обеспечить себя жильем, полностью восстановить сельское хозяйство. Задача была долгосрочной и тяжелой. Тем не менее начала вырисовываться новая эпоха, в которой людям не приходилось сводить концы с концами, дети учились в школах, прилавки и витрины понемногу делались разнообразнее. Настало время, сулившее лучшее будущее, и подтверждений тому прибавлялось день ото дня.
Позади пережитые страдания и зло, теперь нравственный и политический императив напоминал о неотъемлемой ценности принципов свободы, справедливости, личной неприкосновенности, положенных в основу Всеобщей декларации прав человека 1948 года. Не забудем также о декларации, получившей название Филадельфийской и оглашенной по результатам работы конференции Международной организации труда 1944 года, участники которой – члены правительственных делегаций, предприниматели и трудящиеся – единодушно приняли хартию, обращенную «ко всем людям», дабы гарантировать «сохранение их достоинства». В ней заявлялось о неразделимости экономических и социальных вопросов. Во Франции должны были применяться требования Национального совета Сопротивления, настаивавшего на
