Где ты теперь? - Мэри Хиггинс Кларк

«До сих пор у него не было повода хоть в чем- то нас упрекнуть, — подумала Лил.— Меня другое пугает: всякий раз он не преминет заметить, какая это потеря денег, что двое смотрителей занимают огромную угловую пятикомнатную квартиру. Если он думает, что я когда-нибудь соглашусь переехать в однокомнатную клетку, то пусть не надеется», — возмущенно размышляла она, поправляя листья искусственного растения на подоконнике. Услышав голоса в коридоре, она замерла и поняла, что Гас ведет сюда Альтмана.

Хотя погода стояла теплая, Говард Альтман, как всегда, был в пиджаке и рубашке с галстуком. Стоило Лил увидеть его, как она сразу вспоминала презрительную характеристику, которую дала ему Уинифред. «Он из тех, кто изо всех сил карабкается наверх, мамуля. Думает, если разодеться франтом для простой инспекции зданий, то его примут за важную шишку. А ведь он был таким же смотрителем, как вы с папой, до того как начал лизать пятки старику Олсену. Не позволяй ему досаждать тебе».

«Но он все равно досаждает, — подумала Лил, — Мне неприятно, как он оглядывает все вокруг, переступая порог нашей квартиры. Я знаю, однажды он все-таки попытается заставить нас переехать отсюда, чтобы только доложить мистеру Олсену — вот, мол, нашел еще один способ заработать для вас побольше денег. Он досаждает мне, потому что с возрастом мистер Олсен практически передал все бразды правления Альтману».

Открылась дверь, вошли Гас и Альтман.

— Здравствуйте, Лил, — дружелюбно произнес Говард Альтман, пересекая гостиную широким шагом и протягивая руку для приветствия.

Сегодня он вырядился в светло-бежевый пиджак, коричневые брюки, белую рубашку и полосатый зелено-коричневый галстук, а еще нацепил модные черные очки. Его светлые, как солома, волосы были слишком коротки, по мнению Лил, да и таким загорелым ходить в начале сезона не пристало. Уинифред не сомневалась, что половину свободного времени он проводит в соляриях. Но при всем при том, неохотно признавала она, внешность у него приятная: правильные черты лица, темно-карие глаза, атлетическое сложение, теплая улыбка. Если не знать, каким мелочным он бывает, можно легко попасться ему на крючок, подумала она. Альтман крепко пожал ей руку. По его словам, ему нет еще и сорока. А ей кажется, все сорок пять, никак не меньше, подумала Лил, натянуто улыбаясь.

— Даже не знаю, зачем я вообще сюда прихожу, — весело произнес Говард, — Если бы вы двое обслуживали все наши здания, мы бы заработали целое состояние.

— Да, мы стараемся, чтобы все было хорошо, — откликнулся Гас своим заискивающим голосом, доводившим Лил до бешенства.

— Вы не просто стараетесь. Вы добиваетесь успеха.

— Как хорошо, что вы зашли, — сказала Лил, бросив взгляд на каминные часы.

Стрелки показывали без пяти одиннадцать.

— Не мог пройти мимо, не заскочив, чтобы поздороваться. Я сейчас же двигаю дальше.

Просигналил домофон, и Лил не сомневалась, что пришла Каролин Маккензи. Они с Гасом переглянулись, и он подошел к трубке на стене.

— Да, конечно, входите. Мы вас ждем...

Только не называй ее имени, мысленно взмолилась Лил. Только не называй ее имени. Если Говард столкнется с ней в вестибюле, то, вероятно, подумает, что она пришла узнать насчет свободной квартиры.

— ...мисс Маккензи, — договорил Гас.— Квартира один «Б». Справа от входа.

Лил смотрела, как исчезает прощальная улыбка Говарда Альтмана.

— Маккензи. Не так ли звали парня, исчезнувшего накануне того, как я приступил к работе у мистера Олсена?

Другого ответа быть не могло, кроме одного:

— Да, Говард.

— Мистер Олсен рассказал мне, какая неприятная шумиха поднялась в прессе. Репутации этого дома был нанесен серьезный урон. Так зачем она хочет вас видеть?

Направляясь к двери, Гас бесстрастно ответил:

— Она хочет поговорить о своем брате.

— Я бы не прочь с ней увидеться, — тихо произнес Говард Альтман, — Если вы не возражаете, я задержусь.

Сама толком не знаю, чего я ожидала, когда входила в тот дом на Уэст-Энд-авеню. Помню, как Мак показывал мне свою квартиру после переезда из общежития. В то время он начал учебу на третьем курсе, значит, мне едва исполнилось пятнадцать.

Он жил в городе, поэтому ни родителям, ни мне не нужно было никуда ехать, чтобы повидать его. Время от времени он сам забегал домой, или мы встречались в ресторане. Я знаю, что после исчезновения Мака родители беседовали с его соседями по квартире и другими студентами, жившими в доме, но меня на эти встречи они с собой не брали. В то первое лето они заставили меня вернуться в лагерь, хотя единственное, чего мне хотелось, — помочь в поисках брата.

Так получилось, что я даже была рада встретиться с Крамерами именно сейчас, а не раньше. Вчера пришлось целый день ходить с мамой по магазинам, где она делала последние покупки перед круизом. А потом в одиннадцатичасовых новостях прозвучало сообщение о нью-йоркской студентке, пропавшей накануне поздно ночью, по дороге домой из бара в Сохо. Показали фотографию ее отца и брата, выходящих из высотного дома в Виллидж, где она жила, и я, вздрогнув, поняла, что это от меня по соседству. Сердце сжалось от боли за них.

Никакие деньги не способны убедить мою маму, что жить в Виллидж ничуть не опаснее, чем на Саттон-плейс. Для нее квартира на Саттон-плейс — настоящее убежище, дом, который они с отцом были счастливы приобрести, когда она вынашивала меня. Поначалу это была просторная шестикомнатная квартира на одном этаже, но впоследствии, когда отец добился большего успеха, он удвоил площадь, купив квартиру над нами и сделав жилье двухуровневым.

Сейчас эта квартира кажется мне тюрьмой, где мама до сих пор прислушивается в надежде, что в двери повернется ключ, войдет Мак и крикнет: «Я дома!» Для меня вера в его возвращение превратилась в неизбывную печаль. И я чувствую себя жуткой эгоисткой. Я любила Мака, моего старшего брата, моего приятеля. Но я не желаю дольше оставаться на крючке. Даже решение подождать, прежде чем добиваться места в конторе окружного прокурора, не имеет никакого отношения к будущему проблематичному отпуску. Просто я пытаюсь найти Мака, и если все-таки не найду, то пообещаю себе, что отныне наконец заживу собственной жизнью. Пока мама в отъезде, я проведу почти все три недели на Саттон-плейс, но вовсе не из соображений безопасности — просто на тот случай, если Мак каким-то образом узнает, что я расспрашиваю всех, кто был когда-то к нему близок, и попытается связаться со мной по телефону.

Здание, в котором раньше жил Мак, — старое, фасад отделан серым камнем, очень популярным в Нью-Йорке в начале двадцатого века. Но тротуар и ступени чистые, дверная ручка на входе отполирована до блеска. Первая дверь не запиралась, а вела в узкий коридорчик, откуда можно было позвонить по домофону в любую квартиру или воспользоваться ключом, чтобы попасть в вестибюль.