Тревоги Тиффани Тротт - Изабель Вульф

– Да, – сказала я неожиданно для себя. – Отвечу.

Я также ответила утвердительно, когда Лиззи предложила мне встретиться как-нибудь с одним из коллег Мартина по работе. Разве я когда-нибудь говорю «нет», когда меня знакомят с представителем мужского пола, имеющим матримониальные намерения? Как же я могла теперь отказаться?

– Его зовут Питер Фицхэррод, – сказала она после того, как закончила о «высоком, атлетическом ученом». – Он работает в агентстве по долгосрочным займам. Кажется, сейчас он занимается займом для Мозамбика. Я познакомилась с ним на прошлой неделе в гостях, – пояснила она. – Ему сорок один, разведен, двое детей. Но он симпатичный, – добавила она, – и очень хочет жениться снова.

Теперь у меня нет абсолютно никаких возражений против разведенных мужчин – раз уж первая жена вышла в тираж, ха, ха! – так что я сказала Лиззи, что она может дать ему мой телефон. Затем я села писать ответ Высокому, Атлетическому Ученому. И вот я, с ручкой наготове, зависла над листом самой лучшей бумаги «Конкуэрор» устричного цвета. С чего мне начать? То есть как, черт возьми, в таких случаях обращаются? Как написать: «Дорогой высокий, атлетический, чувственный, обеспеченный…», или «Дорогой, чрезвычайно эротичный экзистенциалист…», или «Дорогой чарующий брюнет пятидесяти семи с половиной лет…»? Какие тут приняты правила этикета? Может быть, сказать напрямик: «Здравствуйте, одна моя подруга, которая ужасно любит командовать, увидела ваше интригующее объявление и заявила мне, что, если я не отвечу, она меня убьет»? Может быть, мне написать: «Здравствуйте! Меня зовут Тиффани. Мне кажется, я могла бы стать вашей подругой»? А может, начать так: «Дорогой почтовый ящик МЛ2445219Х»? Или просто: «Дорогой сэр…»?

Вместо этого я решила прогуляться по магазинам. Нет ничего лучше поездки на Оксфорд-стрит, 73, чтобы прочистить мозги, и вскоре у меня сложилось позитивное мнение о Высоком, Атлетическом, Чувственном, Состоятельном и так далее (назову его, пожалуй, просто «Высоким» для краткости). К тому времени, когда автобус двинулся по Эссекс-роуд, мы уже дважды поужинали вместе, а когда отъехал от станции метро «Энджел», он нежно сжал мою руку. Когда автобус свернул на Пентонвил-роуд, он пришел познакомиться с моими родителями, когда проехал мимо станции метро «Юстон», объявление о нашей помолвке появилось в «Таймс», и, когда через полчаса остановился у «Селфриджез»,[7]мы уже были женаты, у нас было двое детей и мы жили в Кембридже, где он, несомненно, преподавал что-нибудь ужасно трогательное вроде цитогенетики. Автобусные поездки обычно не вызывают таких приятных фантазий. Скорее, они напоминают мне ужасные проблемы, которые возникали у меня с мужчинами. Например, мне удается, по счастью, сесть на автобус номер 24, и я уверена, что доеду, скажем, до Хэмпстеда. Он, кажется, идет по своему маршруту, место назначения вполне конкретное. Но затем, как только я расслабляюсь, читая книгу, – динг, динг! «Последняя остановка! Маршрут меняется!» И вот меня высаживают в самом дальнем конце Кэмдена.[8]И когда я вежливо выражаю протест водителю автобуса по поводу своей неожиданно прерванной поездки, он спокойно указывает на табличку на переднем стекле, где написано крупными буквами: «Только до Кэмден-Хай-стрит». С мужчинами точно так же. Мне не удается вовремя прочесть табличку. Так что я позволяю им провести себя не только по садовой дорожке, но и через входную дверь в дом, затем через гостиную и вверх по лестнице в спальню, перед тем как они выставят меня через заднюю дверь – обычно с наставлением подстричь перед уходом траву на лужайке. К сожалению, весь этот процесс занимает слишком много времени, пока я, к великой своей досаде, понимаю, что к чему.

Что я за дура, что за чертова слабоумная дурочка! Я позволяла эгоистичным, преступно стеснительным мужчинам задерживать себя слишком долго. Я сама себя вожу за нос. Возможно, мне нужно обратиться к Тони Блэру, чтобы в законодательство внесли некоторые дополнения, думала я, направляясь к прилавку с дорогими кремами. Уверена, если бы я попросила его, он сделал бы мне одолжение и занялся проблемой, связанной с нежеланием мужчин брать на себя обязательства. Мужчинам воспрещается монополизировать женщин старше тридцати трех лет больше чем на шесть месяцев, не проясняя своих намерений. Хорошо бы установить для них ответственность, а злостные нарушители, такие как Филлип, должны быть, согласно новому закону, сосланы на фабрику конфетти. Чтобы мужчины больше не кружили в нерешительности вокруг девушек в течение, как сказала Джейн Остин, «опасных лет». Это неизмеримо улучшило бы нашу жизнь, подумала я, прыская «Аллюром» на кисть руки. Отец одной девушки, расстроенный тем, что его дочь ожидала обручального кольца четыре года, просто поместил объявление о помолвке в газете – без малейшего труда! И ее ухажер полетел к алтарю прежде, чем прозвучала фраза: «Живите в любви и согласии». Я знаю нескольких женщин, которые ждали годами, а когда пытались добиться от мерзавцев обещания жениться, те в ту же минуту их бросали.

– Я не думаю, что мы созданы друг для друга, – сказал Филлип, после того как мы провели вместе почти три года и я осторожно попыталась выяснить, необходимо ли еще мое присутствие в его жизни.

– В сущности, – произнес он очень тихо, – я только сейчас понял, что мы фундаментально несовместимы. Так что было бы неправильно с моей стороны на тебе жениться. Очень жаль. Но это так.

– Да, очень жаль, – сказала я, доставая свою одежду из его шкафа и стараясь не задеть его принадлежности для гольфа. – Очень жаль, что тебе понадобилось так много времени, чтобы прийти к такому выводу. Жаль, что я не поняла этого, когда ты допускал, что можешь быть неверным. Жаль, что я поверила тебе, когда ты сказал, что хочешь, чтобы я осталась с тобой навсегда. И вообще что я тебя встретила, – добавила я сквозь слезы. – Ты хороший архитектор, – сказала я, уходя.

– Спасибо, – сказал он.

– Оранжерея, которую ты спроектировал для «Фрог энд Фиркин», великолепна.

– Спасибо, – сказал он снова.

– И та голубятня в Патни потрясающая.

– Знаю, – сказал он.

– Но отношения ты строить не умеешь. Несколько месяцев спустя я познакомилась с Алексом. Вначале все казалось таким многообещающим, хотя первое время он был ужасно стеснительным. Все эти целомудренные встречи – напряжение было невероятно утомительным. «По крайней мере он не такой, как другие патетические воздыхатели», – заметила осторожно Лиззи, после того как я вернулась нецелованная с двадцать третьего свидания.

И он был такой хороший – никакого гольфа. Ур-р-ра! А также никаких критических замечаний о моей одежде. Как оказалось, ему, наоборот, очень нравилась моя одежда. Особенно нижнее белье. И мои вечерние платья. Но у нас у всех есть свои пунктики, так ведь? Маленькие слабости. Но посмотрите, что произошло. Опять занавес. Милый друг уходит со сцены налево. Налево.

– Не позволяй им больше водить себя за нос, – сказала Лиззи. – Будь стойкой.