Вьюга юности - Ксения Беленкова

Вот, лежишь ты в кровати, отделяя сон от яви, как белок от желтка, и каждая часть тела двигается, живет. Только уши, как ни стараешься, сидят смирно, не шелохнутся. Есть они или нет их вовсе, так запросто и не понять. Можно лежать и представлять, что просыпаешься совсем без ушей. Это было забавно и немного странно.

– Поднимайся, соня! – В комнату заглянул папа.

– Зачем же так кричать? – Саша зажала уши руками – вот они – на месте!

Инвентаризация закончена.

Пора вставать.

Когда ждешь больших неприятностей, обычно все обходится, но сегодня явно был не тот случай…

За завтраком мама взглянула на календарь, улыбнулась и сказала:

– Последние дни зимы – и все! Для нас Новый год наступит летом. Пора паковать чемоданы!

Саша уронила бутерброд, он упал маслом кверху. И в тот же миг все почему-то встало на свои места.

– Я никуда не полечу, – отрезала она.

Папа чихнул.

– Как это понимать? – Мама не знала, смеяться ей или сердиться.

Около недели назад на семейном совете было единогласно решено, что в новогодние каникулы они вместе с Криштафовичами летят на Гоа. У Криштафовичей есть дочь – Сашина погодка, и они часто отдыхают вместе. Всегда дружно и весело.

– Александра, в чем дело? – миролюбиво переспросил папа, нехотя отрываясь от выпуска новостей.

Сейчас Саша понимала лишь одно – рядом с родителями ее будет по-прежнему окружать ложь. И поездка превратится в сплошное мучение. Признаваться же в подслушивании Саше пока совсем не хотелось, а еще страшнее было услышать новые отговорки. Судя по вчерашнему разговору с мамой, посвящать ее в семейные тайны никто не собирался. Очевидно, что ей придется во всем разобраться самой.

– Мне нужно остаться, – Саша уперла твердый взгляд в папину переносицу, так как в глаза посмотреть боялась. – Это очень важно!

Повисла недолгая пауза, за время которой папа преспокойно отхлебнул кофе и позволил напитку опуститься до желудка.

– Ладно, оставайся, мы бабулю Криштафович вместо тебя возьмем, – неожиданно легко согласился он. – Старушка, насколько я знаю, давно мечтала побывать в Индии, еще в хипповых шестидесятых, но «железный занавес» тогда был крепок, а потом у нее пошли Криштафовичи – мал мала меньше…

В то время как папа иронизировал, мамины глаза расширились, чуть ли не в два яйца, потом сузились в прорези для пуговиц, а затем она уже смогла говорить:

– Шарабанов! Ты в своем уме? – Она одновременно всплеснула руками и чаем. – Как «оставайся»? Где «оставайся»? С кем «оставайся»?

– Так у нас тоже родители есть, – лениво пожал плечами папа. – Если ребенок не хочет лететь, то почему я должен выкладывать за это нежелание кругленькую сумму? Отдадим Сашкин билет Криштафовичам, пусть их бодрая старушка погреет свои косточки на закате зрелости. На нее как раз горячей путевки не хватило.

Папа вынес вердикт и снова уставился в телевизор, где в новостях городские власти удивлялись, что зимой случаются снежные заносы.

– Да! Я хочу к бабушке в Истру! – не давая маме опомниться, воскликнула Саша.

– Это какой-то дурдом! – мама приложила ладонь ко лбу. – Саша, а как же мы?

– А мы в пролете, – папа отхлебнул еще кофе, опустил чашку на стол и, раскинув руки, изобразил самолет.

Воспользовавшись моментом, пока мама ставила папу «на крыло», а проще – повисла у него на руке в бессильной ярости, Саша смылась в свою комнату. В такие минуты она думала, что в отдельно взятых московских квартирах и зимой бывают грозы. Мама что-то кричала про избалованность, дурь, шлею и хвост. Папу слышно не было. Потом не стало слышно и маму. Из кухни доносились странные звуки: как будто одновременно гудели трубы, скрипели двери и текла вода из крана. На самом деле это плакала мама. Затем послышался папин голос. Глухо, как из другого мира, донеслось: «взрослая девочка», «свобода» и «выпор». Хотя, наверное, это был «выбор».

Саша засунула в уши плеер, и отголоски скандала потонули в «Норвежском лесу» Битлз. Пришедшее будто само собой решение поехать на каникулы в Истру теперь казалось единственным спасением. Саша чувствовала всем своим существом: от кончиков пальцев ног, до мочек найденных по утру ушей: «Будь там!»

Этой зимой ей предстоит открыть для себя не жаркую землю Индии и Аравийское море, а знакомый с детства город знакомых с детства людей…

До самого вечера Саша почти не выходила из своей комнаты, изображая, будто занята уроками. Мама с папой не тревожили ее, скорее всего надеясь, что дочь образумится, придет в себя и передумает. Несколько раз Саша слышала, как мама застывала возле двери, не решаясь зайти. А потом они с папой уходили в свою комнату и опять о чем-то шептались, шептались, шептались…

В понедельник Саша впервые после выходного увидела Людку – непривычно бледную и молчаливую. И все же пришлось еще больше расстроить подругу, сказав, чтобы та не ждала сувениров из Индии.

– Ты двинулась, Шарабанова? – Людка была ошеломлена решением подруги. – Променять Гоа на какую-то глушь!

– Вопрос не обсуждается, – отрезала Саша.

В такие моменты Людка понимала, что спорить с подругой или что-то выпытывать не имеет смысла. Обычно мягкая и податливая, Саша порой делала каменное лицо, упиралась как баран, и тогда хоть потоп – не произнесет и звука.

– Любовь-морковь, – протянула фальцетом Людка, изобразив понимание вопроса.

Саша промолчала. Макс Лавров сегодня не пришел в школу, и затрагивать с Людкой тему любви было очень опасно. Глаза ее еще были красные, но внутри, очевидно, зрело что-то серьезное. Вид у Людки был решительный. Но куда-то исчезли доверчивая общительность и многословие. Полетаева переваривала внутри что-то важное и делиться этим пока не хотела. Наверное, теперь она впервые по-настоящему понимала Сашу, которая никогда не любила пустые разговоры о мальчишках, предпочитая все дорогое хранить поглубже: чтобы никто не задел, не ранил…

На последнем в этой четверти уроке литературы их классу предстояла встреча с интересной личностью. Учительница по русскому и литературе Анжелика Ивановна старалась творчески подходить к своим предметам и часто приглашала на уроки примечательных, на ее взгляд, людей. Обычно ими становились близкие или дальние родственники самих учащихся. А как-то раз Анжелика Ивановна даже позвала своего дядю – профессора, который битый час рассказывал о том, как важно нынче получать хорошее образование. В другой раз был зван отец двоечника Потапова – участковый. Он вещал о том, как необходимо прилежание. Саша совершенно забыла, кого же Анжелика Ивановна сочла достойным наставлять юное поколение в этот раз? И очень удивилась, когда увидела «круглую» Полину, которая ввезла в класс сушеного старичка на каталке. Старичку стукнуло, наверное, лет сто, и похож он был на вяленую плотву, только глаза такие живые, как будто вовсе не от этого обездвиженного тела. Рядом с Полиной стоял тощий ботаник, он услужливо помогал перемещать коляску – открывал двери, расчищал дорогу для проезда. Вслед за ними в класс вошел и коренастый спортсмен – брат Полины, он пожал ботанику руку, как старый знакомый, только что не расцеловал. Видимо, у Полины и Зубрилы все же нашлось время поговорить о семье. Наконец в класс зашла Анжелика Ивановна. Пошептавшись с Полиной, она кивнула старичку и, разрешив остаться Зубриле и Спортсмену, начала урок. На доске появились старые снимки, где молодой бравый боец стоял на своих ногах и улыбался всему классу. По живым черным глазам Саша узнала в солдате сушеного старичка.