Застенчивость в квадрате - Сара Хогл

Он, нахмурившись сильнее, уже открывает рот, но я продолжаю, не оставив ему шанса:

– Я хочу знать, кто вы, и прямо сейчас. Вы знакомы с Джеммой Петерсон? Вы с ней заодно?

– Заодно в чем? – тоже повышает голос он. – И кто такая Джемма?

– Джемма Петерсон! – С меня довольно. Больше никто не будет играть со мной как с куклой. Я ожесточенно тыкаю в телефон, пока не нахожу страничку Джеммы.

– А я тоже должна знать какую-то Джемму? – в замешательстве восклицает Рут. Уэсли пожимает плечами, но потом в его лице что-то меняется. Я вижу этот миг – тот самый, когда он узнал фотографию.

– Это женщина из гольф-клуба.

– Что? – в один голос изумляемся мы с Рут.

– Из гольф-клуба в Пиджен-Фордж. – Он смотрит мимо меня, на Рут. – Какое-то время назад я работал над ландшафтным дизайном гольф-клуба «Потерянные сокровища профессора Хакера», и эта женщина, – указывает он на экран, – работала там, больше года назад. Она после закрытия тайком водила туда своих друзей поиграть в гольф бесплатно, мешала мне работать, портила новый дерн. Ее за это уволили.

Джемма улыбается мне с экрана. Очень даже представляю, похоже на нее, да и по времени совпадает. Она, скорее всего, пришла в спа-комплекс как раз потеряв работу у «Профессора Хакера». Прекрасно понимаю, почему она, выследив Уэсли Келера по интернету, использовала его в качестве наживки, чтобы отвлечь меня от Калеба. И кто бы устоял? Он просто великолепен. Она позволила себе некоторые вольности, придумывая Джеку характер, что, опять же, вполне логично. Джек Макбрайд был как раз в моем вкусе: общительный, отзывчивый, всегда говорил именно то, что нужно. Уэсли я совсем не знаю, но пока что особенно дружелюбным он не кажется.

Губы немеют, пальцы не слушаются.

– И как эта женщина связана с тем, что у вас моя фотография? – спрашивает Уэсли.

Ни в коем случае не признаюсь. Слишком унизительно.

– Забудьте. Я приняла вас за другого.

– Но это не…

Может, если я так и буду его перебивать, он забудет.

– Так вы сказали, что живете здесь? – Голос тоже онемел. Хочется свернуть себя и затолкать в чемодан. Отправить себя на Луну. Куда угодно, лишь бы не стоять тут, разваливаясь у него на глазах.

– Я живу здесь уже несколько лет, – нехотя отвечает он, и то – не мне, а пустому месту за моим плечом. – Этот коттедж – для садовника. Который, как мы уже выяснили, перед вами.

– Точно, – с невольным слабым смешком вырывается у меня. – Это вы.

Подумать только, что на прошлое Рождество, когда я, как и каждый год, отправила Вайолет открытку и когда она прочитала слова «Надеюсь, в 2021 году моя личная жизнь изменится к лучшему» (ведь я надеялась, что у нас с Джеком все серьезно и мы наконец встретимся) – так вот, в этот самый миг мужчина с лицом Джека мог стоять рядом с ней. У вселенной порой злое чувство юмора.

– Как тесен мир, – выдыхаю я бесшумно.

– Наверное. – Уэсли рассерженно проводит рукой по волосам, по-прежнему глядя в стену за мной. Красивее его я никого не встречала, и я ему явно не нравлюсь. – Послушайте, я не знаю, что происходит. Вы внучка Вайолет? Приехали за чем-то из ее вещей?

От меня не ускользнула его реакция на слова Рут, когда она представила меня как «дочь Джули». Если он знал Вайолет, значит, слышал и о моей матери. И решил, что я приехала просить подачек.

– Я приехала за этим домом, – удается произнести мне почти четко. Могу собой гордиться.

– Вы приехали… – Брови у него чуть ли не со стуком сходятся на переносице, и он оборачивается к Рут.

– Знаете, – нервно улыбаясь и изображая радость, начинает она, – я готовилась, но пока что все идет как-то не по плану. – Рут садится на диванчик и хлопает по обеим сторонам от себя. – Я могу все объяснить. И давайте-ка я начну с того, что мне запрещено было рассказывать.

Сажусь слева от нее и вздыхаю:

– Я уже ничего не понимаю.

Уэсли не садится. Прислоняется к входной двери, прищурившись, руки в защитном жесте сложены на груди. Никак не могу прийти в себя – увидеть его вот так… какие-то астральные ощущения. Так странно заставить себя сесть и сидеть, делая вид, что вовсе не схожу с ума.

– Только не казните гонца. Мне…ох… велели не раскрывать всех подробностей завещания, пока ты, Мэйбелл, не приедешь в поместье. – Тут она поворачивается к Уэсли. – Поэтому я к тебе и заглянула. Она сказала, что приедет сегодня, а мне обязательно надо было присутствовать.

Уэсли выглядит так, будто его верхняя и нижняя челюсти вот-вот разотрут друг друга в порошок. У него вырывается какой-то сердитый звук, но он сдерживается и ничего не говорит.

Рут решает, что проще сосредоточиться на мне.

– Вайолет думала о тебе каждый день. Жалела, что не смогла ничего сделать тогда, но в ее возрасте вряд ли кто-то бы позволил ей оформить опеку над тобой, и она это знала.

Так странно слышать, что кто-то заботился обо мне, а я об этом даже не подозревала. Странно представлять, что кому-то где-то я была небезразлична настолько, что они помнили меня, думали обо мне, даже когда я не была рядом.

– Уэсли, – продолжает Рут, – Вайолет была так тебе благодарна. Ты действительно сделал все возможное и невозможное для нее, и сердце говорит мне, что она не прожила бы так долго, если бы в поместье не приехал ты. – Она откашливается. – Вайолет любила вас обоих и хотела, чтобы дом достался вам. Она не смогла выбрать. Поместье принадлежит вам обоим.

В комнате воцаряется гробовая тишина. Уэсли, прищурившись, пристально оглядывает меня, будто до этого заявления я была кем-то незначительным и теперь ему нужно присмотреться повнимательнее.

– Обоим, – машинально вторю я.

– Мне приказали каждому из вас по отдельности объявить, что дом оставили вам, вместе с землями, этим коттеджем – всем. А потом, когда вы окажетесь здесь, уже рассказать правду о том, что у вас, как у наследников, абсолютно одинаковые права. – Она садится ровнее, распрямив плечи, будто ждет нападения. – Я неукоснительно выполняю инструкции Вайолет, поэтому, прошу, не обижайтесь на меня очень уж сильно.

Уэсли смотрит мимо нас обеих, будто в другое измерение.

А я словно застряла в одном мгновении и могу только повторять:

– Нам обоим.

Рут кивает.

– Все необходимые счета за поместье оплачены, но, к сожалению, в финансовом плане от наследства мало что осталось. Мне она завещала коллекцию виниловых пластинок и десять тысяч долларов, а также по две тысячи каждому из моих троих детей, медсестре – пять тысяч долларов и машину. О, и еще она оставила несколько сберегательных облигаций почтальону. После оплаты кремации и очень, очень щедрых пожертвований на благотворительность, указанных в завещании, на банковском счету осталось… – она прищуривается, вспоминая. – Тридцать один доллар и мелочь.