Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри - Карло Гинзбург

Допрос 29 июля: Марино в присутствии судьи Ломбарди и заместителя прокурора Помаричи (т.е. уже не только последнего) подтвердил сказанное им прежде. Впрочем, в сравнении с предыдущей версией показаний утверждение о присутствии Пьетростефани в Пизе звучало менее уверенно: «Я прекрасно помню, как после митинга у меня состоялся отдельный разговор с Софри и Пьетростефани. Главным образом со мной говорил Софри, который был признанным лидером „Л к“» (Istrutt., с. 3; курсив мой. – К.Г.).

На допросе 17 августа фигура Пьетростефани обретает все более призрачные очертания:

Очная ставка с Софри 16 сентября 1988 г.:

Адвокат Аскари спросил, в чем смысл слов «вдвоем, как я думаю». Марино уточнил: «Я говорил только с ним, хотя на площади было много другого народа» (Confr., с. 6; курсив мой. – К.Г.).

Софри и Пьетростефани вместе; в особенности с Софри; только с Софри; вдвоем с Софри. По мере разворачивания этой последовательности фигура Пьетростефани постепенно растворяется из пространства разговора; однако на вопрос следователей, находился ли он непосредственно в числе руководителей «Лотта континуа», окруживших Софри после митинга, Марино ответил противоречивым образом («Полагаю, что Пьетростефани присутствовал», «Не знаю, был ли там и Пьетростефани»)30.

Сомнения окончательно тают только во время прений (10 января 1990 г.). Председатель припирает Марино к стенке. Прямо на наших глазах Пьетростефани исчезает, растворяется:

Впрочем, описание разговора с Софри усеяно другими неточностями и противоречиями. Сначала Марино пустился в излишние подробности. Допрос 17 августа:

Все это пункт за пунктом Марино повторил на очной ставке с Софри (16 сентября) с одной оговоркой: «Весь разговор продлился около десяти минут» (Confr., с. 6). Софри реагирует на эти слова с очевидным сарказмом. Конечно, едва ли возможно уместить в столь ограниченном промежутке времени диалог, в котором страхи Марино, аргументы и уверения Софри, наконец, решение Марино участвовать в смертоносном плане так драматично сменяли бы друг друга. Однако в ответах Марино на вопросы председателя эти минуты сокращаются настолько, что почти полностью исчезают: «Эта встреча, должен сказать, была очень краткой…» (Dibattim., с. 64); «…в действительности к тому же эта речь не заняла много времени, в том смысле, что он (Софри) был в курсе, так сказать, проекта, т.е. не то чтобы я обсуждал с ним детали процедуры» (Dibattim., с. 66). Короткий, лаконичный, почти формальный диалог.

Софри утверждает, что этого диалога (если бы его подлинность оказалась доказанной, он составил бы единственный довод в пользу виновности Адриано) никогда не было. Он добавил, что выдумка Марино не учитывала двух обстоятельств, которые делали его рассказ чрезвычайно неправдоподобным. Софри напомнил ему о них во время очной ставки (Confr., с. 6–7). Во-первых, речь шла о проливном дожде, который шел в Пизе во второй половине дня 13 мая 1972 г., во время и после митинга; во-вторых, о том, что Марино навестил Софри тем же вечером в доме бывшей жены последнего31. Зачем вести разговор на ходу во время ливня в месте, начиненном полицейскими, а не в квартире, где с легкостью и удобством можно побеседовать без свидетелей?

Председатель обратил внимание и на другие противоречия. В том разговоре Софри якобы сказал: «Я (Марино) могу идти на дело спокойно, как он сам, так и остальные товарищи верят в меня и в Овидио» (Dibattim., с. 68–69). Однако, заметил председатель, это утверждение вступает «в полное противоречие» с предыдущими заявлениями Марино, согласно которым в течение долгого времени и в тот самый момент он знал Бомпресси только под именем Энрико. Прижатый к стене, Марино отказался от того, что только что сказал: разумеется, Софри говорил об «Энрико». Те же колебания повторяются и в разговоре о телефонном звонке, во время которого получила подтверждение дата покушения: кто объявил об этом Марино? Софри? Сначала Марино отвечал отрицательно, однако затем, теснимый вопросами председателя, изменил мнение: сделал это именно Софри. «Как же так, – возражает председатель, – минуту назад вы ответили „нет“, Марино… Успокойтесь! Секундами ранее вы ответили „нет“. Ведь все записывается, так что потом, когда мы будем читать стенограмму… Понимаете? Складывается впечатление, что вы рассказываете и умалчиваете одновременно» (Dibattim., с. 73–74). Через несколько дней (15 января) председатель, прежде чем объявить первую серию публичных допросов Марино закрытой, указал на новое проблемное место. Марино только что признал, что кто-то позвонил ему в Турин и предупредил о всеобщей готовности к действию, однако разве сам он, Марино, уже сказал остальным, что будет участвовать в покушении?