Последние узы смерти - Брайан Стейвли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Они могли представиться рабами или священниками, – докладывал между тем Амут, – иностранными дипломатами… Да кем угодно.
Звучало разумно. Большая часть Копья была полой – несокрушимой блестящей скорлупой, – но первые императоры Аннура застроили нижнюю ее секцию тридцатью деревянными площадками (тридцать этажей там, где могло уместиться вдесятеро больше) и только потом сдались, оставив пространство выше гулкой пустоте. Нижние из этих людских построек были отданы будничным нуждам – там располагались кабинеты министров, приемные, большая круглая обеденная зала с видом на весь дворец. Целых три этажа отвели под покои приезжей знати. Возвратившись домой, путешественники хвалились, что ночевали в величайшем строении мира – в башне, воздвигнутой не иначе как самими богами. И еще, конечно, здесь располагались служебные помещения для поваров, рабов и слуг, трудившихся в Копье.
Амут скорее недооценивал, нежели преувеличивал: в Копье и из Копья шло непрестанное движение, и эдолийцы никакими силами не могли бы проверять каждого на каждом этаже. Впрочем, нападавшие не толклись на кухнях. Они сумели добраться до тридцатого этажа, считавшегося надежно защищенным.
– Что произошло в моем кабинете? – спросил Каден.
– Они сняли троих моих часовых, – вымученно признался Амут.
– Убили? – вскинулся Каден.
Амут коротко мотнул головой:
– Обездвижили. Все лишились чувств, но в остальном невредимы.
– Кто? – удивился Каден, замедляя шаг. – Кто мог пройти мимо троих часовых эдолийской гвардии?
– Не знаю, – сквозь зубы, словно не желавшие выпускать слов, ответил Амут. – Это я и намерен выяснить.
– Теперь я понимаю, – сказал Каден, оглянувшись на оставшиеся позади ступени, – почему вы сочли их опасными.
Добравшись наконец до кабинета, они нашли его полным эдолийцев. Каден заглянул в дверь. Гвардейцы, как видно, наводили порядок: раскладывали по полкам свитки, сворачивали карты, раскатывали тяжелый сайитский ковер.
– Все спокойно? – спросил он.
И заметил, что напрягает плечи и спину, будто в ожидании ножа в основание затылка или петли, которая вот-вот стянется на щиколотках. Он потратил мгновение, чтобы расслабиться.
«Ты должен видеть действительность, а не страх».
Кабинет не изменился – та же большая полукруглая комната, занявшая половину этажа. Изгиб стен закаленного стекла открывал несравненный вид на Аннур, и Санлитун старался не заслонять этого вида. Книжные полки выстроились вдоль внутренних перегородок, а тяжелые столы стояли посреди комнаты, и ничто не загораживало плавного изгиба стен – только столик с доской для ко и двумя креслами, простая подставка с окаменелостями да карликовая черная сосна с морщинистым, искривленным стволом.
– Мои люди десять раз все осмотрели, – сказал Амут.
Он вошел вслед за Каденом в комнату, бесшумно покинутую гвардейцами.
– Я проверил помещение на все известные мне виды ловушек. Собаки не учуяли яда. Мы перетряхнули все ящики столов, все свитки и тома в поисках взрывного заряда. – Амут покачал головой. – Ничего. Все чисто.
– Слишком чисто.
Обернувшись на голос, Каден увидел у дальнего стеллажа Киля. Кшештрим водил пальцем по деревянной раме.
– В поисках ловушек вы затоптали все следы, – сказал он.
Пальцы Амута стиснули рукоять меча.
– Следов не осталось, – отозвался гвардеец. – Кто бы это ни был, они хорошо знают свое дело. Превосходно.
Киль послал эдолийцу долгий взгляд и кивнул. Его лицо не выражало озабоченности, лишь одно любопытство. Таким оно было даже в Мертвом Сердце, где безумец, одержимый целью уничтожить последних сородичей историка, держал того в каменном подземелье забытой крепости. Киль недурно научился изображать эмоции, но редко давал себе такой труд. Люди считали его гениальным чудаком, а в Аннуре не было недостатка в гениях и чудаках.
Каден следил, как историк идет через комнату, чуть прихрамывая от неправильно зажившего перелома. Киль ходил по свету не первое тысячелетие, но его лицо, строгое и почти не тронутое морщинами, могло бы принадлежать мужчине на четвертом или пятом десятке лет. Настанет день, и ему придется покинуть совет и дворец, пока аннурцы не заметили, что он не меняется и не стареет.
«Если к тому времени кто-то из нас будет жив», – уточнил про себя Каден.
– Так зачем же они явились? – спросил историк.
– Кража, – сказал Амут. – Ничего другого не остается.
– Что-то пропало? – вздернул бровь Каден.
– Этого я не могу знать, первый оратор. Эдолийцы – стража. Наше место за дверью. Теперь, когда я убедился, что кабинет безопасен, надеюсь, вы прольете свет на то, что произошло внутри. Здесь чего-то недостает?
– Хорошо, – ответил Каден и, выйдя на середину комнаты, медленно повернулся вокруг себя. – Здесь, кажется, вполне безопасно. Никто меня пока не убил.
– В данный момент во всем дворце не найдется места безопаснее, – заверил Амут. – Ручаюсь жизнью.
Каден покачал головой.
– А насколько, – спросил он, – безопасно во дворце?
Каден дождался, когда Маут Амут покинет комнату, и вновь обратился к Килю:
– Что скажешь?
Кшештрим смотрел на закрывшиеся деревянные двери.
– Наблюдая за людьми, подобными этому эдолийцу, я понял значение человеческого слова «гордость».
– Я имел в виду кабинет. Ты согласен с Амутом? Все это – хитро задуманная кража?
– Ответить невозможно, – покачал головой историк. – Гвардейцы все здесь передвинули.
Каден кивнул. Он почти каждое утро бывал в кабинете и легко мог вызвать в памяти довольно точный образ полукруглого помещения, но не давал себе труда запечатлеть сама-ан. Корешки томов запомнились смутно, расположение свитков – не четко. Впрочем, и на такое воспоминание можно было бы опереться, если бы не похозяйничавшие в кабинете эдолийцы. Несколько мгновений Каден всматривался в мысленную картину, затем отпустил ее и сосредоточился на комнате.
Солнце клонилось к линии крыш на западном горизонте. Никто еще не подумал зажечь лампы, но для беглого осмотра света хватало. Однако Каден вместо того, чтобы повернуться к столам и полкам, шагнул к наружной стене – к участку пола, где красное дерево блестело ярче других половиц. Нетрудно было вообразить на этом месте Санлитуна: аннурского императора, сидящего, скрестив ноги, как приучили воспитавшие его монахи. Каден отпустил свои мысли, пытаясь проникнуть в разум убитого отца.
Аннур был величайшим городом величайшей в мире империи. Он насчитывал более двух миллионов жителей – мужчин, женщин и детей. Их дома и лавки, храмы и таверны теснились стена к стене. Люди здесь ели и ссорились, любили, лгали, умирали в двух шагах от соседа, отделенные лишь щелястой перегородкой от мук рожающей матери и слившихся в объятиях любовников. После уединения Ашк-лана, после простора и тишины все это было… слишком, даже в стенах Рассветного дворца. Каден мог ощутить в себе отцовское желание подняться над морем человеческих тел, выше