Седьмое небо - Элис Хоффман

В каком-то смысле все это осложняло Хеннесси жизнь — горячие головы легче выбивались в детективы. Они выделялись в толпе и сами искали неприятностей. Зато на Джо можно было положиться. У него хватало мудрости не спешить на вызов, когда в полицию поступала жалоба на собравшихся за школой подростков, и дать им последний шанс выбросить бутылки с недопитым пивом при виде его красной мигалки. У него хватало рассудительности действовать очень осторожно, когда он извлекал из подвала очередную пожилую даму, свалившуюся с лестницы. Потерявшиеся собаки подбегали на его свист, ребятишки без опаски давали ему руку, когда он переводил их через Харвейское шоссе на зеленый свет. Он внушал доверие и был доволен всем, чего достиг в жизни: собственным домом, двумя детьми, которые никогда не дерзили старшим, женой, которая в его глазах до сих пор оставалась красавицей.

Но все это время, еще даже до повышения, что- то было не так. Иногда он заранее знал, что вскоре случится некое происшествие: сидя в патрульной машине, он вдруг ощущал, как по загривку разбегаются мурашки, словно он только что прошел сквозь паутину, и Джо понимал — что-то будет. И не обычное сообщение по рации о том, что в его сторону направляются нарушители правил дорожного движения или где-то сработала пожарная сигнализация. Нет, все начиналось без предупреждения, когда воздух был вязким и неподвижным, когда он ехал по тенистой стороне улицы или пил кофе прямо за рулем, и ему, не имея времени даже подумать, приходилось выбрасывать стаканчик в окно, чтобы не облиться, срываясь с места. Такой случай произошел за несколько дней до того, как его повысили: какая-то женщина оставила коляску с ребенком у супермаркета, а коляска съехала с тротуара и покатилась по парковке, и если бы Хеннесси, выскочивший из патрульного автомобиля, не успел схватить ее, в нее непременно врезалась бы выруливавшая со стоянки машина. Джо бросило в пот, а мирно спавший младенец открыл глаза и с полным доверием воззрился на него. То же ощущение охватило его на следующий день в участке: обернувшись, Хеннесси увидел двоих полицейских, готовых наброситься друг на друга из-за пустяковой накладки в графике.

Это ощущение, это предчувствие или предвестие, или чем там оно было, всегда застигало Хеннесси врасплох и время от времени давало осечку. Он потирал загривок, ожидая, что вот-вот случится какая-нибудь неприятность: взорвется лампочка или завяжется драка — но ничего не происходило. Ребятишки лежали в своих постелях, Эллен слушала радио, а на него вдруг накатывало это покалывание, заставляя леденеть от ужаса в своем собственном доме, на своей собственной улице.

Сегодня это началось после полуночи. Они с Эллен спали на двух сдвинутых вместе кроватях, и у Хеннесси, который был слишком длинным для своего ложа, ноги всегда свисали. И все же проснулся он с ощущением, что совершенно затерялся в собственной постели. Он ведь так хотел повышения, он рвался к нему. Так почему же теперь чувствует себя таким опустошенным? Что гонит его во двор в этот час, когда фургон молочника выезжает на Кедровую улицу? Став детективом, он приобщился к вещам, о которых прежде и не подозревал. Нет, не к государственным тайнам — их он вполне мог бы узнать и в бытность патрульным, для этого достаточно было не пропускать мимо ушей слухи и читать сводки, но он понял, что не желает ничего знать про определенного рода преступления. Теперь он не занимался больше десятидолларовыми штрафами за превышение скорости или подростковыми сборищами, теперь в его ведении находились куда более грязные дела. И именно это выгнало его из дома, когда соседи мирно посапывали в своих постелях: ему необходимо было верить, что люди все равно могут спать спокойно, не запирая ни окон, ни дверей.

На неделе Джо вызывали на бытовую ссору — это было его боевое крещение. Патрульные офицеры дожидались на крыльце дома, которого он никогда прежде не замечал, на самом краю квартала. Сразу после ужина в полицию поступили два анонимных звонка от соседей, но когда патрульные подъехали, на крыльцо никто не вышел. Хеннесси постоял у дома вместе патрульными, Соренсоном и Бруэром, и все трое выкурили по сигарете, чтобы дать парочке в доме шанс образумиться. Потом Соренсон с Бруэром, довольные, уехали; когда Хеннесси был на их месте, он всегда чувствовал то же самое, однако теперь он стал детективом и отступать не имел права. Пришлось постучать в дверь.

Субъект, который в конце концов открыл, когда Хеннесси сквозь щелку в двери показал ему свой жетон, вид имел самый что ни на есть бандитский. Джо перевидал таких десятки, но никогда прежде ему не приходилось требовать, чтобы его впустили к ним в гостиную. Снаружи дом выглядел вполне прилично: ставни висели ровно, трава на газоне была подстрижена. Зато внутри творилось черт знает что. Избалованный образцовой хозяйкой Эллен, Хеннесси никогда не задумывался о существовании ныли или грязного белья. Здесь же все было запущено дальше некуда. Гостиная казалась неестественно темной, как будто ее ни разу не перекрашивали. Из прорех на обивке диванных подушек торчал желтый поролон, на полу громоздились какие-то замасленные детали. В доме стоял резкий запах мочи, но его перекрывал запах дешевого виски.

— У вас нет никакого права врываться ко мне в дом, — заявил субъект Хеннесси и выпятил грудь с таким видом, словно гордился окружавшим его вонючим бедламом.

Джо успокоил его и сообщил, что в полицию поступили два звонка с жалобами на драку. Один из звонивших утверждал, будто шум был такой, что в доме тряслись стены.

— Ну конечно, — сказал субъект с удовлетворением в голосе, — Отличные у меня соседи. Голову даю на отсечение, ни у одного из них не хватило пороху назваться.

Он попал в точку, но жалоба есть жалоба, так что Хеннесси пришлось просить разрешения осмотреть дом. Он был предельно вежлив, но, господи, как же у него колотилось сердце. В этом доме он чувствовал себя как в ловушке; убожество обстановки вызывало у него физическое отвращение.

Хозяйка дома оказалась на кухне; она собиралась жарить котлеты, хотя время ужина давным-давно прошло. Хеннесси заново изложил ей цель своего визита, разговаривая с ее спиной, поскольку поворачиваться к нему лицом женщина упорно не желала. Спина ее выглядела лет на двадцать пять, а также его взору были доступны светлые волосы и платье с пуговицами сзади. Хеннесси сообщил, что от соседей поступили жалобы на шум; хозяин подошел и остановился в дверях позади него. Джо предпочел бы, чтобы тот стоял чуть подальше. Когда он закончил, женщина произнесла: «Мне нечего сказать» — таким решительным тоном, что он почти ей поверил. Его так и подмывало поскорее убраться из этого дома, в горле у него пересохло, и он сейчас что угодно отдал бы за глоток пива. И тут накатило знакомое покалывание в загривке. Он опустил глаза и увидел, что ноги у женщины все в синяках.

Дело дрянь, подумал он. Черт, черт, черт.

Хозяйка плюхнула на сковородку еще одну котлету, мясо заскворчало, и по кухне распространился неприятный кисловатый запах.

— С вашего позволения, я предпочел бы, чтобы вы повернулись ко мне лицом, раз уж мы разговариваем, — произнес Хеннесси.

Он не ошибся, ей действительно было примерно двадцать пять или чуть меньше. Губа у нее оказалась разбита, под глазом наливался синевой полновесный фингал. Но что особенно поразило Хеннесси и заставило отступить на шаг — ее взгляд источал такую ненависть, как будто это он избил ее.