Несущий смерть - Стивен Кинг

И впервые мысль о том, что он столкнулся с чем-тосверхъестественным, что снимки эти — действительно Знамение, уже не простозаинтриговала его. Впервые Кевин пожалел о том, что не сдал камеру в магазинили на фабрику. Теперь камера моя, думал он, нажимая на спуск в первый раз. Носейчас ему хотелось дать задний ход.

Я ее боюсь, признался себе Кевин. До смерти боюсь того, чтоона делает.

Мысль эта разозлила мальчика. Он навис над плечом ПопаМеррилла, мрачно уставившись в увеличительное стекло и твердо решив, что долженсмотреть на фотографии, изучать их и ни при каких обстоятельствах не упуститьто, что можно на них увидеть. Хотя Кевин и сомневался, что увидит нечтоновенькое, потому как достаточно долго уже не отрывал от них глаз.

А видел он большого черного пса перед белым забором изштакетника. Штакетник не мог долго оставаться белым. Он мог быть таковым,только если бы кто-то — в плоском полароидном мире — выкрасил его в белый цвет.Но в это верилось с трудом: уж больно неухоженным выглядел забор. Одништакетины обломились, другие наклонились.

Пес сидел на тротуаре перед забором. Спиной к фотографу.Хвост, длинный и пушистый, стелился по земле. Пес обнюхивал штакетник.Вероятно, подумал Кевин, забор служит, как говаривал его отец, «почтовымящиком», возле которого окрестные собачки поднимают лапку и оставляютзагадочные желтые послания, прежде чем двинуться дальше.

Кевину показалось, что пес бездомный. Шерсть длинная,спутанная. Одно ухо порвано в жестокой драке. Тень длинная, падающая назаросшую сорняками траву за забором. Кевин решил, что фотография сделана иливскоре после восхода солнца, или незадолго до заката. Понять, как стоялфотограф (какой фотограф!), лицом на запад или на восток, не представлялосьвозможным.

На лужайке, слева от собаки, лежало что-то напоминающеедетский красный резиновый мячик. За забором, среди травы.

И все.

— Ты что-нибудь узнаешь? — спросил Поп, водя увеличительнуюлупу взад-вперед над фотографией.

Вот задние лапы собаки увеличились до размеров холмов,покрытых черной растительностью. Вот три или четыре штакетины превратились втелеграфные столбы. Внезапно красное пятно в траве превратилось в детский мячик(правда, под увеличительным стеклом он раздулся до футбольного мяча): Кевинразличал даже пупырышки на его поверхности. Короче, что-то новое увеличительноестекло все-таки показало, а чуть позже Кевин и сам это уловил. Но позже.

— Конечно, нет, — ответил Кевин. — Почему вдруг, мистерМеррилл?

— Потому что здесь изображены вещи, — терпеливо пояснил Поп.

Его лупа продолжила медленное движение по фотографии. Кевинувспомнился кадр из фильма: луч прожектора, установленного на вертолете, ищетсбежавших заключенных.

— Собака, тротуар, забор из штакетника, который надопокрасить или снести, лужайка, требующая ухода. О тротуаре многого не скажешь.Дома нет, даже фундамент не виден, но я имею в виду собаку. Ты ее не узнаешь?

— Нет.

— А забор?

— Нет.

— А красный резиновый мяч? Что скажешь насчет него?

— Ничего… но вы так на меня смотрите, словно я должен что-тосказать.

— Во всяком случае, можешь, — кивнул Поп. — У тебя в детствене было такого мяча?

— Кажется, нет. Не помню.

— Ты говорил, у тебя есть сестра.

— Меган.

— У нее не было такого мяча?

— Вроде бы нет. Я не обращал внимания на ее игрушки. Хотя,кажется, красный мяч у нее все-таки был, но более темный.

— Ясно. А это не ваша лужайка?

— Господи, да нет же! — В голосе Кевина прозвучала обида: они отец холили и лелеяли лужайку у дома, и она оставалась густо-зеленой досередины октября. — К тому же забор у нас не из штакетника. «А если бы и был изштакетника, — подумал он, — то не пребывал бы в таком непотребном виде».

Поп выключил свет, надел на увеличительное стекло чехол,осторожно поставил его в ящик. И пристально посмотрел на Кевина. Трубку мистерМеррилл давно отложил в сторону, так что дым более не скрывал его глаза. Ониуже не подмигивали, а буравили мальчика.

— Ну что же, может быть, здесь изображен ваш дом до того,как вы въехали в него. Как по-твоему? Лет десять назад…

— Но десять лет назад мы уже в нем жили. — Кевин не понимал,куда клонит Поп.

— Тогда двадцать. Тридцать. Ты обратил внимание на наклонземли? Вроде бы она чуть поднимается.

— Наша лужайка перед домом… — Кевин глубоко задумался ипокачал головой. — Нет, она плоская. Скорее, чуть опускается к дому. Наверное,поэтому весной в подвале иногда скапливается вода.

— Наверное, и поэтому. А как насчет лужайки за домом?

— Там нет тротуара. А по боковым сторонам… — У Кевинаперехватило дыхание. — Вы пытаетесь выяснить, не фотографирует ли моя камерапрошлое?

Вот когда он впервые по-настоящему испугался. Потрогалязыком небо и почувствовал металлический привкус.

— Пока я просто задаю вопросы. — Поп забарабанил пальцами пофотографиям, а когда заговорил, то обращался скорее к себе, чем к Кевину. — Наудивление странные происшествия случаются время от времени с двумяизобретениями человечества, которые давно уже вошли в наш быт. Я не говорю, чтоони действительно случаются. В противном случае очень многих придется назватьлгунами и махинаторами.

— Какими изобретениями?

— Я про магнитофоны и полароидные камеры. — Поп по-прежнемуговорил то ли сам с собой, то ли с фотографиями, а Кевина в «Империи изобилия»словно и не было. — Например, магнитофоны. Ты знаешь, сколько людей утверждают,что записывали голоса мертвых на свои магнитофоны?

— Нет. — Кевин не ожидал, что голос у него внезапно сядет,но голос сел, и по каким-то причинам стало не хватать воздуха.

— Я тоже. — Поп рассеянно водил пальцем по фотографиям.

Кевин вдруг испугался, что этот большой неуклюжий палецскинет фотографии на пол; но нет, снимки едва вздрагивали под егоприкосновениями.

«Заколдована», — вновь подумал Кевин, и по телу сновапробежала дрожь. Настоящая дрожь. Слава Богу, Поп этого не видел.

— Есть даже особый прием, которым они пользуются.

— Кто? — спросил Кевин.

— Кто? Если б я знал. Некоторые из них называют себя пси-инвестигейтерами,другие — вопрошателями духов, но в основном, я думаю, они валяют дурака, какте, кто балуется на вечеринках ведьмиными досками.