Печать Медичи - Тереза Бреслин

Но здесь в Переле, в обществе Паоло и Россаны, Элизабетты и малыша Дарио, я научился играть в самые настоящие детские игры. По утрам у них были уроки. Они предложили и мне заниматься с ними, но я сказал, что мне это не нужно.

Однажды я заглянул в дверь классной комнаты и увидел, что девочки весьма складно читают и пишут, мгновенно составляя из букв слова, а Паоло под наставничеством местного священника уже неплохо овладел латынью и греческим. И я понял, что стоит мне сесть рядом с ними, как они сразу обнаружат мою неграмотность. Они наверняка будут смеяться надо мной, когда окажется, что я просто не понимаю слов, которые они с такой легкостью декламируют.

Капитан дель Орте и его жена были довольны тем, что дети прилежно учатся. Девочки получали приличное воспитание и образование, хотя вскоре им предстояло обручение и замужество. Вообще-то они давно уже должны были быть помолвленными, однако донна Фортуната уговорила их отца немного погодить. Мол, если девочкам дать хоть немного времени, они смогут найти себе пару по любви, как когда-то она сама.

И муж лишь для виду возражал ей. Он явно боготворил своих дочек и с ужасом ждал того момента, когда им придется покинуть родительский дом и уехать далеко от него. Итак, каждый день до полудня старшие дети занимались уроками. Я же, будучи совершенно неграмотным, притворялся, что сведущ в грамоте настолько, что мне нечего делать в одном классе с ними. Я сказал, что научился всему, что нужно, у своих родителей, пока они еще были живы. В общем, пока дети занимались уроками, я болтался на первом этаже или в конюшне, а чаще всего ходил наблюдать, как работает маэстро.

Он руководил ремонтными работами, которые производили солдаты на одной из крепостных стен. Мне нравилось сначала рассматривать чертежи, а потом наблюдать, как они воплощаются в камне и цементе. За пределы крепости я старался не выходить, чтобы не попадаться на глаза крестьянам и не заставлять их гадать, кто я такой. Но, в общем, все думали, что я — один из слуг маэстро.

Однажды, совершенно случайно, я подслушал, как маэстро обсуждает с капитаном тайный проект, который он должен был осуществить во многих замках и крепостях по приказу Чезаре Борджа. В тот день я пошел в конюшню, потому что скучал не только по бабушке, но и по нашей старой лошадке, которая столько лет служила нам, возя за собой нашу кибитку. День был жаркий, поэтому я забрался на сеновал под крышей и решил подремать. Меня разбудили голоса. Я глянул вниз. Прямо подо мной стояли маэстро и капитан дель Орте, державший в руке свиток с чертежом, выполненным хозяином. Я стал невольным свидетелем их разговора.

Они обсуждали строительство потайной комнаты, в которой могли бы спрятаться один или два человека в случае, если бы крепость захватили враги. Для этого важного разговора они нарочно пришли в конюшню, чтобы никто не смог их увидеть и услышать. Они хотели поговорить наедине. Я понимал, что не должен подслушивать, но так получилось само собой. В общем, я не стал выдавать своего присутствия, а они продолжали обсуждать, где лучше устроить этот тайник.

Маэстро объяснил капитану, что построить тайник им следует вдвоем, без чьей-либо помощи, и ни одна живая душа в крепости не должна знать о его существовании. Таков, мол, приказ самого Чезаре Борджа.

— Понимаю, — согласился капитан дель Орте.

— Даже ваша жена!

— Разумеется.

— Но я видел вашу жену, — поддразнил его маэстро. — От такой женщины трудно что-то утаить. Она очень красива!

— Это-то и хорошо! — рассмеялся капитан дель Орте. — Потому что, когда я остаюсь наедине с Фортунатой, мы не тратим время на разговоры о строительстве, кирпичах и мортирах.

Однажды вечером мать попросила детей почитать отцу и показать ему свои успехи в чтении. После ужина посуду убрали со стола и разложили на нем книги и пергаменты. Ожидая своей очереди, Россана спросила меня:

— А ты умеешь читать, Маттео?

— Конечно, — ответил я и быстро, не дожидаясь, что она попросит меня почитать, добавил: — Но предпочитаю этого не делать.

— О, но ведь это так весело! — сказала Россана. — Книги — это не только скучная учеба. Знаешь, сколько в них разных интересных историй!

— Я и так знаю кучу всяких историй! — похвастался я. — И для этого мне совсем не нужны книги. В любом случае чтение и письмо — это занятия для ремесленников. Когда мой отец был жив и ему нужно было написать письмо, он нанимал писца. Так что нам не приходилось возиться с пером.

— Отец? — Маэстро взглянул на меня. — Когда ты рассказывал нам историю своей жизни, Маттео, ты мало говорил об отце. Как его звали?

— Пьетро, — выпалил я не задумываясь.

— Хорошее имя, — медленно сказал маэстро, не поднимая глаз.

Он не отрывал взгляда от свитка, который лежал перед ним.

Я проследил за его взглядом. Внизу рукописи стояло имя писца. Простое имя, написание которого я сразу узнал.

Пьетро.

Маэстро поднял свиток и аккуратно его скрутил.

— Очень хорошее имя, — снова сказал он. — Человек с таким именем должен читать и писать превосходно.

Он завязал свиток веревочкой. Потом встал и положил его рядом с другими на высокую полку.

Под спешно выдуманным предлогом я тут же вышел из комнаты.

Взлетел под крышу, в свою комнатку на чердаке, где лежал мой тюфячок на деревянном настиле. Связав в узелок вещи, я проверил, на месте ли мешочек, который я прятал на поясе.

И вдруг я почувствовал, что в комнате кто-то есть, и стремительно обернулся.

На пороге стоял маэстро. Успел ли он заметить мешочек у меня на поясе?

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Ухожу, — ответил я.

— Почему?

— Чтобы вы не поколотили меня.

— Никто не собирается тебя колотить.

Я удивленно посмотрел на него. Ведь ребенку, пойманному на вранье, обязательно полагалось наказание.

— Скажи мне, почему ты солгал?

Я пожал плечами:

— Не знаю.

— Подумай об этом и скажи мне: почему? — Он подошел к окну и выглянул наружу. — А я пока подожду.

Судя по всему, он не собирался меня бить.

— Мне очень стыдно, — сказал я наконец.

— Стыдно за то, что не умеешь бегло читать? — Он улыбнулся. — Но сумел же ты разобрать имя писца на свитке.

Я не ответил.

— Ложь вгрызается в душу, — сказал он. — Она разъедает душу, если становится привычкой. А правда, как она ни тяжела, закаляет сердце. Ложь служит человеку плохую службу.

Вовсе нет, подумал я. Наверное, ему никогда не приходилось голодать, не случалось и воровать еду. Ложь много раз спасала мою шкуру. Но вслух я этого не произнес.

— Так в чем же твоя правда, Маттео?