Сокровища России - Сергей Голованов

— Ясно то оно ясно… — Директор вновь надел очки, — но я…что-то плохо сейчас соображаю. Мне потребуется время, чтобы…осмыслить…такие…невероятные новости…, так что…, насколько я понимаю, Вы кого-то представляете?

— Родственников этого старого придурка Горшкова. Это и крыша, и прикрытие. Триста тонн нужны, чтобы их утихомирить. Я еле отговорил их, а то собирались раскрыть глаза старому дуралею на Ваши художества. В надежде, что коллекцию он им отдаст. И прослезится от благодарности. А я решил, что дурак всегда поступает по-дурацки. Горшков, чего доброго, надумает, что в Третьяковке люди честнее вас, и завещает свое вторсырье им. Так когда прикажете получить эти три несчастные сотни? Желательно побыстрее, это в ваших интересах. Уверен, что недели вам хватит, если все деньги в разгоне. Займите, в крайнем случае. А пока давайте ускорим, начнем неизбежное сотрудничество. Сейчас у вас в реставрации находится горшковская картина. Ранний Серов «Девочка с котом». Ваша подделка, видимо, уже высыхает, но еще не у Горшкова, значит, подпадает под наше сотрудничество. Поэтому половина прибыли от продажи положена мне. Чтобы не мелочиться и не терять время на споры, оцени «девочку» в червонец. Дешево, сами знаете, но условие — выплата сейчас. Чтобы не мешали эти мелочи нашему будущему. Не хочется терять время на оценки экспертов, они вечно разные, штук сто зарядят, тогда придется отдать полтинник. Не сейчас, позже, но это полтинник. Согласитесь, я веду себя по— христиански. И еще — впредь будете брать у деда вещи вот из этого списочка, — Эдик вытащил из кармана бумагу. — Я наметил кое-какие, по принципу скорости и ценности. Прошу придерживаться. Самодеятельность в этом вопросе исключается. Договорились?

— У меня голова идет кругом, — сказал блондинчик в очках. — Не так сразу — я мало что понимаю. Вы хотите сказать, что в коллекции Горшкова…

— Если Вы девочку хотите из себя разыгрывать, Иван Иванович, воля ваша. — Эдик говорил очень доброжелательно. — Но советую не тратить попусту. Пока Вы не вызовете милицию, или охрану, или, на худой конец, пока не позвоните Горшкову, я вам как Станиславский скажу только одно: Не верю!

— Милиция…при чем тут милиция… — директор поморщился, опустил глаза. — Может до нее и дойдет дело, но сначала я должен выяснить…, я должен разобраться сам…найти виновного…, ваше заявление…о безобразиях, оно нуждается в проверке…

— Не верю, — отрезал Эдик. — На своих реставраторов бочку не катите. Я не новичок, поверьте. Без вашего ведома подделка и подмена попросту невозможна.

— Однако…это я скорее…новичок. — Пальцам директора, видать требовалась работа, и он снова снял очки. — На своей должности я всего лишь два года. Еще многого не знаю. Мне приходится доверять людям. Обратите внимание, вам я тоже верю. Полученный сигнал я…проверю. Приму меры. Ваши финансовые претензии — это не ко мне.

— Не верю, — Эдик обозлясь, решил форсировать события. Он вытащил сотовый телефон, набрал номер.

Директор беспокойно спросил:

— Куда Вы звоните?

— Не волнуйтесь, все будет тип-топ, — заверил Эдик, улыбаясь. — Алло, могу я Горшкова побеспокоить, Анатолия Ивановича?

— Подождите… — директор встрепенулся.

— Да успокойтесь Вы. Анатолий Иванович? Здравствуйте, из Российского музея вас беспокоят. Я его заместитель, он просил передать вам…, простите только что вошел Иван Иванович, передаю трубку. Это насчет картины Серова.

Эдик сунул сотовый телефон в руку Пузырева. И подвинул свой листочек бумаги.

— Анатолий Иванович, здравствуйте…да, новый зам. — Лицо директора словно пригасло. — Я хотел сказать, что реставрация Серова несколько затягивается, извините… — Директор увидел палец Эдика, который настойчиво тыкал в листок бумаги, и лицо его чуть убавило энергии. — И вот еще, Анатолий Иванович, у нас освободились люди, появилась возможность привести в порядок сразу несколько вещей из вашей коллекции…Нет, нет, мне бы хотелось самому отобрать вещи, я заеду к вам…хорошо, сегодня же…да-да…так получилось, что…да, до встречи, Анатолий Иванович.

Пузырев положил сотовый себе в карман, спохватился и передал Эдику. Лоб директора покрылся потом.

— Мне просто дорога репутация Российского музея, — с неприязнью сказал он, — я не могу…так же безответственно рисковать ею. Только поэтому я пошел у вас на поводу. Это не значит, что…простите, как ваше имя — отчество? из головы вылетело…, неудивительно, при ваших новостях.

— Эдуард Максимович Поспелов. Можно просто Эдик. Или Эд. Мы же свои.

— Эдуард Максимович, повторяю, что я… — начал было свою песню директор, но Эдик перебил:

— Ну, хорошо, я понял: Вы — гордость культуры, эталон честности, и все такое. Я только рад сотрудничать с таким человеком. Вопрос в другом — где мои деньги? Пять тысяч долларов. Я должен получить их сегодня. — Эдик, взяв сотовый, нацелил палец в кнопки набора.

— Это…это шантаж? — проскрипел директор.

— Перестаньте. Какой шантаж, если Вы честный человек. Вы меня убедили. Это ваши реставраторы виноваты. Но Вы же не захотите выглядеть ослом, которого подчиненные столкнули в яму. Выбираться придется. Значит, сотрудничать. И подменять коллекцию. Потом Вы все свалите на меня. А пока пришлите пять штук. — Эдик застучал по цифрам телефона.

Директор вскочил:

— Да подождите Вы! Я…у меня нет таких денег…, разве только в сейфе посмотреть…

— Я жду.

Директор торопливо отпер сейф в стене, долго шарился там, но через пять минут пятьдесят сотенных долларовых бумажек, пересчитавшись, спрятались в кармане Эдика.

— Только нежелание скандала вынуждает меня, — то и дело повторял Пузырев, — мне дорога репутация Российского музея.

— И еще расписочку накатайте, — сказал Эдик. — Что Вы одолжили у меня триста тонн баксов и обязуетесь вернуть их через неделю.

— Это исключено, — твердо сказал директор. Он начал приходить в себя. — Эдуард Максимович, эти деньги Вы будете требовать с виновного, которого я обязательно найду. Триста тысяч — это огромная сумма. Репутация Российского музея столько не стоит.

Но твердость эта касалась только собственного кармана. Когда Эдик втолковал ему, что вместо расписки лично от директора его устроит какой-нибудь долговой документ от Российского музея, директор стал поддаваться. Эдику пришлось напомнить и о милиции, и о существовании статьи за мошенничество, и о Горшкове, который имеет все необходимые подписи на необходимых документах — лично директорские — для того, чтобы подать в суд и выдрать не меньше двух миллионов. Эдик устал давить, но сумма окупала усталость, и он давил. Кончилось тем, что директор сдался и вызвал секретаршу:

— Людочка, зайди. Ручку, блокнот.

Зашла беленькая секретарша с блокнотом наготове.

— Отпечатайте и принесите на подпись трудовое соглашение следующего содержания… — Директор принялся диктовать. Эдик узнал, что обязуется перевести с французского языка рукопись семнадцатого века «Воспоминание о Руси» француза Пуассона, а Российский музей в лице директора обязуется заплатить переводчику триста тысяч долларов США.