Культура Возрождения в Италии - Якоб Буркхардт

детьми Джанпаоло уехала в свое имение и прогнала с материнским проклятием поспешившего вслед за ней сына, теперь вернулась с невесткой, разыскивая умирающего сына. Все избегали обеих женщин: никто не хотел, чтобы его сочли убийцей Грифоне, боясь навлечь на себя проклятие матери. Но люди ошибались; она сама потребовала от сына простить того, кто нанес ему смертельный удар, и он умер с ее благословением. Люди благоговейно смотрели вслед обеим женщинам, когда они в своих окровавленных платьях шли по площади. Это та самая Аталанта, для которой Рафаэль впоследствии написал свое знаменитое «Положение во гроб». Таким образом она положила свою собственную печаль на алтарь наивысшего и самого святого горя матери.

Собор, рядом с которым происходила большая часть этих трагических событий, был обмыт вином и освящен заново. Со времени свадьбы все еще стояла триумфальная арка, расписанная изображением подвигов Асторре и хвалебными стихами того, кто описывает нам все это, славного Матараццо. Возникла новая легендарная история Бальоне, которая является лишь отражением этой цепи жестокостей. Легенда утверждала, что с давних пор в этом роде все умирали насильственной смертью, однажды 27 сородичей сразу; их дома разрушались и обломками мостили дороги и т. п. При Павле III{55} действительно начался снос их дворцов.

Однако теперь у Бальоне появились добрые намерения навести порядок в собственной партии и защитить должностных лиц от титулованных злодеев. Но проклятие рода продолжало действовать подобно кажущемуся потушенным пожару. В понтификат Льва X{56} в 1520 году Джанпаоло заманили в Рим и обезглавили; один из его сыновей, Орацис, властвовавший в Перудже лишь временно и в период жестоких столкновений как приверженец партии герцога Урбино, которому также угрожал папа, вновь свирепствовал в собственном доме самым отвратительным образом. Были убиты дядя и три двоюродных брата, после чего герцог приказал передать ему, что этого довольно[59]. Его брат Малатеста Бальоне-флорентийский полководец, обессмертивший свое имя предательством в 1530 г., а его сын Ридольфо — последний в роду, получивший в 1534 году путем убийства легата и чиновников короткую, но страшную власть над Перуджей.

* * *

Властители Римини будут попадаться нам довольно часто. Дерзость, безбожие, военный талант и высокое образование редко сочетаются так в одном человеке, как в Сиджизмондо Малатеста (ум. 1467 г.). Но там, где преступления множатся, как это произошло в этом роде, они перевешивают талант и увлекают тирана в пропасть. Упомянутый выше Пандольфо, внук Сиджизмондо, еще держался лишь потому, что Венеция не желала падения своего кондотьера, несмотря на все его преступления; когда же его подданные (1497 г.) по веским причинам[60] бомбардировали его крепость в Римини и затем позволили ему бежать, венецианский комиссар привел обратно виновного в братоубийстве и прочих преступлениях.

Тридцать лет спустя члены дома Малатеста превратились в нищих изгнанников.

Около 1527 года, как во времена Чезаре Борджа, разразилась настоящая эпидемия, разрушающая эти мелкие династии; лишь очень немногие пережили ее и даже не на благо себе. В Мирандоле, где властвовали мелкие князья из рода Пико, в 1533 году находился бедный ученый Лилио Грегорио Джиральди{57}, бежавший из разоренного Рима к гостеприимному старому князю Джованни Франческо Пико (племяннику знаменитого Джованни{58}); в связи с обсуждением устройства надгробия, которое князь хотел приготовить для себя, появилось сочинение[61], посвящение которого датируется апрелем того же года. Но как же печально звучит позднейшая приписка: «В октябре этого же года несчастный князь был лишен своим племянником жизни и княжества, а мне едва удалось бежать в самом жалком состоянии».

Бесхарактерная полутирания, которую осуществлял Пандольфо Петруччи в раздираемой междуусобицами Сиене, едва ли достойна подробного рассмотрения. Ничтожно и злобно правил он с помощью профессора права и астролога и возбуждал ужас, совершая убийства. Его летним развлечением было сбрасывание огромных камней с горы Монте Амиата; он не обращал внимания на то, кого и что они встретят на своем пути. После того как ему удалось то, что не удалось самым хитрым, — он избежал козней Чезаре Борджа — он позднее умер тем не менее презираемым и забытым. Но его сыновья продержались еще довольно долго с помощью своего рода совместного властвования.

* * *

Из более значительных династий следует особо рассмотреть Арагонскую. Ленное владение, существующее здесь со времен норманнского вторжения в виде баронского землевладения, придает государству своеобразный характер, так как в остальной Италии, за исключением южной части Папского государства и некоторых других областей, существует лишь обычное землевладение, и государство не дозволяет более приобретать наследственные права на землю. Альфонс Великий (1458 г.), получивший власть над Неаполем с 1435 г., являет собой пример иного рода, чем его действительные или мнимые потомки. Блистательный во всем своем образе жизни, никого не боявшийся среди своего народа, проявлявший исключительную любезность в обращении, он не только не осуждался за свою позднюю страсть к Лукреции д’Аланья, а, наоборот, вызывал этим восхищение окружающих; дурной чертой его характера была расточительность[62], которая позже привела к неизбежным отрицательным последствиям. Бессовестные финансовые ведомства становились сначала всемогущими, пока обанкротившийся король не завладел их имуществом; проповедовалась идея крестового похода, чтобы под таким предлогом обложить налогами духовенство; при сильном землетрясении в Абруццах оставшиеся в живых должны были продолжать платить налоги за погибших. При всем этом Альфонс был самым гостеприимным хозяином своего времени для высоких гостей (см. с. 18) и прославился непрестанными пожертвованиями кому угодно, в том числе и врагам; в вознаграждении же за литературные труды он вообще не знал предела — так, Поджо за латинский перевод «Киропедии» Ксенофонта получил 500 золотых монет.

Ферранте[63], сменивший Альфонса, считался его незаконным сыном от испанской дамы, но, возможно, его отцом был валенсийский маран{59}. Сделало ли его мрачным и жестоким его происхождение или заговор баронов, угрожавших его жизни, но среди тогдашних князей он был в любом случае самым ужасным. Неутомимый в своей деятельности, признанный одним из сильнейших политиков своего времени, он, не будучи развратником, направлял все свои способности, включая злопамятность и глубочайшее притворство, на уничтожение своих противников.

Оскорбленный всем, чем только можно оскорбить князя, ибо состоявшие с ним в родстве предводители баронов вступили в сношения со всеми его внешними врагами, он привык считать чрезвычайное повседневным. Средства для борьбы и внешних войн извлекались теми же магометанскими способами, которые применял Фридрих II: зерном и маслом торговало только правительство; всю торговлю вообще Ферранте сконцентрировал в руках крупного купца Франческо Коппола, который делился с ним своими доходами и поставил себе