Высокие отношения - Михаил Рагимов

class="p1">Приходи завтра! Сегодня сложный день, пойми! Я еще и в карты проигрался очень сильно! Кредиторы в жопу колючую акацию суют, а тут ты еще! Да отстань, потом, завтра, нет, послезавтра! А лучше — никогда, войди в положение!

Глава 3

«…а крови — сколько смесь возьмет!»

— Анри, чтоб тебя дикобразы любили! Или ты их! Ты что делаешь⁈

Белобрысый высунул нос над парапетом, скосил взгляд на ругающегося мастера:

— Раствор! Ты же сам сказал, что мне рано на веревки…

— Ты понос делаешь! — для убедительности, Хото зачерпнул раствор шпателем, поднял. Темно-серая жижа стекла обратно в ведро, не задержавшись на полосе металла.

— А ты чего ржешь⁈ — развернулся Высота к висящему рядом с ним Фэйри. Черпанул уголком инструмента по краю ведра, метко швырнул кусок раствора в новичка. Попал точно в лоб. Чернявый уронил свой шпатель в ведро, схватился за пораженное место, размазал по лицу…

— Сам такой же рукожоп! Тряпкой вытри! Глаза выест к херам!

— Хото! — заревел снизу Ойген, прервав очередное нравоучение.

Высота, оттолкнулся ногой, крутнулся в воздухе, развернувшись спиной к стене, вызвав завистливый вздох, что у Фэйри, что у Анри.

— Чего надо? Денег нет!

— У тебя всегда нет! Тут с тобой поговорить хотят.

Стоящие рядом с Ойгеном крепкие парни замахали приветственно руками.

— Говорите откуда стоите. Мне и так слышно!

— Мастер Хото, — крикнул один из парней, — вы лучше слезайте!

Высота понял, что, действительно, лучше спускаться. Все равно работать не дадут. Еще начнут дергать за веревки. Ойген начнет их бить, они начнут отмахиваться. К делу подтянутся зеваки… И начнется пожар на тонущем плавучем борделе в шторм.

— А то что? Подниметесь ко мне?

Анри храбро свесился с крыши, высунув не только нос, но голову целиком:

— Если полезут, то мне как, лестницу отпихивать?

— Бить лопатой по башке, когда залезут! — рыкнул Хото. — Не чуди. Это стража.

— Тем более! Мастер, можно я на них хоть мешок уроню?

Хото сунул оба шпателя в ведро, прицепил его к рабочей веревке, болтающейся рядом, на расстоянии вытянутой руки:

— Забирай, роняльщик!

Анри потянул груз наверх. Ведро чиркало краем по стене, в смесь сыпалась крошка. Высота покачал головой — раствор будет проще выкинуть, чем снова пускать в дело. Можно, конечно, снять верхний слой… Но смысл? Стража вряд ли явилась пожелать хорошего дня, или уточнить, почем нынче «резанный лист» на Стрельбище. Нет, дело куда серьезнее. И, что уж тут, опаснее.

— Так, ты тоже давай вниз, — приказал он замершему Фэйри, ждущему мудрых указаний. — Не спеша, медленно. Успеешь еще веревки пожечь.

Сам же Хото, конечно, не собирался следовать своих же указаниям. Он же их не себе давал!

Скинув оба огона с «рога», Высота ослабил хватку… И полетел вниз, затормозив веревку в спусковухе буквально в паре локтей над землей. Так, чтобы «падение» закончилось эффектнее.

Один из стражников удивленно охнул.

А что вы хотели, ребята? Не с лесов штукатуров гоняете, к мастеру пришли. Хоть и не на поклон.

Высота отстегнулся от веревки, стараясь не коснуться разогретой быстрым спуском восьмерки — ожог схлопотать легче легкого!

Затем собрал обе веревки, отвел в сторону, придавил подходящим камнем — ветер поднимется, побьет свежую работу — не сдать потом такой орнамент даже самому непритязательному заказчику.

Стражники терпеливо ждали. Иногда, впрочем, оглядываясь. За ними стоял Ойген, похлопывающий по ладони «усом» с тремя карабинами. Убойнейший кистень в умелых руках, но при этом, совершенно законный. На аудиенцию к бургомистру не пустят, а так, гуляй смело.

— И что надо?

— Мастер-стенолаз Хото Норден, прозвищем Высота?

— Нет, блядь, разведчик с Островов! — вызверился Хото на стражника, решившего не вовремя соблюсти правила.

— Вас просит на разговор господин Фуррет.

Вот тут-то Высота и удивился…

Господин Фуррет занимал множество должностей, охватывая власть в Сивере с обеих сторон. С одной стороны, он был Капитаном Стражи, с другой — был человеком, на которого работали, или которому отстегивали часть прибыли все сукины сыны этого раскаленного города. Так уж сложилось, что Фуррет был самым опасным среди них.

На углу дома стояла обычная карета для перевозки заключенных. Впрочем, судя по тому, как она просела — не совсем обычная. Или внутри Высоту ждет полдесятка дюжих дознавателей с полевым пыточным набором и малой жаровней.

Однако внутри кареты Хото ждал только господин Фуррет. Без телохранителей и дознавателей.

— Привет, мастер! — кивнул Фуррет стенолазу, и махнул рукой стражникам, свободны, мол!

— И вам доброго дня, гранд мастер! Как поживаете, как здоровье дражайшей супруги? — с такими людьми излишняя вежливость никогда не бывает лишней.

— Вашими молитвами, — кивнул владыка города, и указал подбородком на сиденье напротив себя, — есть разговор, Хото Норден, по прозвищу Высота. Залезай.

Хото оглядел себя. После двух спусков, да жидкого раствора, что все никак не удавался у Анри, стенолаз в штукатурке был весь. Кроме, наверное, задницы и части спины — да и то, сверху капало, могло и там задержаться. Потом посмотрел на обивку кареты. Бархат цвета перезрелой малины. Недавно перестеленный, еще не вытертый в ногах и не засаленный в головах.

— При всем уважении, господин Фуррет, но я бы предпочел разговор на свежем воздухе. Вон и лавочка подходящая, в тенечке.

— Залезай, — повторил Фуррет. Тон его не менялся, по-прежнему оставаясь очень даже дружелюбным, но спорить Хото не рискнул. А то закинут вперед башкой, да еще и руки свяжут.

Дождавшись, пока Высота усядется, гранд мастер сложил руки на груди и произнес:

— Догадываешься?

— О чем? — удивился Хото. Удивился искренне. Интересы господина Фуррета были столь разнообразны, что угадать направление его мыслей представлялось совершенно невозможным.

— Разумеется, о многом. Но сначала, о событиях в Бурштынном квартале.

— Он большой, происшествий там тоже много… — задумчиво протянул Высота. В данный момент, стенолаз был занят тем, что незаметно отколупывал кусочки засохшей смеси с беседки, растирал пальцами и рассыпал под ногами.

— Такое происшествие, как ты выразился, на прошлой неделе стряслось всего одно-единственное, — веско, четко проговаривая каждое слово, произнес Фуррет.

— Ааа… — разочаровано махнул рукой Хото, не упустивший возможности сыпануть еще немного пыли, теперь уже на стенку кареты. — Это разве происшествие? Зарезали нашего Бубо, да подожгли его дворец. Дело житейское. Мелочь, можно сказать! Не стоящая внимания самого господина Фуррета! Я-то думал…

— Мне плевать, что ты думал, — отрезал Фуррет. — Бубо порезал на куски стенолаз.

— Или трубочист, — фыркнул Хото. — Что такого нашли ваши стражники, гранд мастер, что указывает именно на стенолаза? Там валялись карабины или его забили насмерть восьмеркой? Или на стене осталась надпись кровью: «Миня убил до смерти праклятый стинолас!». Куски веревок не считаются, мы их выбрасываем после полусотни спусков. На каждом углу можно найти обрезок.

Или остались свежие следы от тех же самых веревок? Если бы кто-то залез сверху, то на песчанике остались бы пропилы от веревок? Нету? И что от меня-то хотите? Кто-то убил, поджег, а потом вылез в окно.

— Ты так яростно отрицаешь, что мне начинает хотеться поверить в твою причастность.

— Тьфу на вас три раза, уж простите на дурных словах!

— Люди говорят, что у тебя была с ним ссора не так давно. Невыплаченный долг, тянущийся с прошлого года. И ты как-то спьяну орал, что не простишь, и обязательно его зарежешь.

Хото засмеялся.

— Господин Фуррет, вы серьезно? Тогда обвиняйте меня еще в массовом извращенном мужеложестве, потому что я иногда ору на своих оболтусов, что «ебать вас в голову, уроды⁈». Мало ли что можно ляпнуть в рабочем угаре, а уж тем более, выпив? Что же до долгов… Бубо был подрядчиком двадцать лет. Из денег, что он не выплатил работникам, на его могиле можно сложить отменный курган. Кто-то не выдержал.

— Например, ты.

— Господин Фуррет! — буквально взвыл Хото, — да вы издеваетесь, что ли⁈ Бубо — редкостная сволочь, и мое сердце его гибель совершенно не огорчает. Но я же мирный человек! Курицу убить не могу! Хлеб с закрытыми глазами режу, чтобы слезы от жалости не пошли.

Фуррет несколько раз свел ладони, изображая аплодисменты.

— Хото, мне не надо врать. Я же пришел не как враг. Сказки про хлеб и куриц, будешь рассказывать своим поблядушкам на Стрельбище. Ты был Ловчим. И под птицей