Добронега - Владимир Романовский

Владимир помолчал, выжидая. В общем, понятно, к чему клонит Александр. Но пусть договорит.

— Ну так что же? — спросил он.

— А то, что не я один его лучший друг. Думал я — может, слаб он? Глуповат? Ведь раньше он, вроде, был и слаб, и глуповат. Женщин не признавал. Жил угрюмо. И вдруг изменился. Но посмотрел я, что у него в городе происходит — оказалось, нет, напротив. В городе порядок. И не в каком-нибудь там Муроме, а в Новгороде! Где сроду никакого порядка не было. Там же и немцы, и шведы, и италийцы, а уж славяне — со всех концов, и все со своими порядками. Новгород буянил день и ночь, чуть что, сразу кто-нибудь хрясть в колокол, все сбегаются на вече и начинают буянить. Ты там торчал посадником во время оно, ты помнишь. Ну так вот — этот человек изменил вольный город. Говорят, что городом правит вовсе не он, но его дружок, именем Житник. Неправда это. Житник может думает, что правит. На самом деле сынок твой просто не хочет его в этом разубеждать. Новгородцы его, сына твоего, терпеть не могут, по секрету говоря. Но — уважают. За глаза его честят, но пойдут за ним в любую свару, с кем угодно. Тебе не верили, а ему поверили. И, знаешь, князь, неуютно мне было. Вот мы с тобою сидим теперь, и чувствую я себя свободно и спокойно. А с ним я сидел — так хотелось пригибаться, а входил он — хотелось в пояс кланяться. Братья будут драться, а он будет ждать. И когда они все передерутся, он придет и сядет на престол в Киеве. Не сомневайся. Так что, если ты собираешься посылать гонцов за данью в Новгород, мой тебе совет — повремени. Повремени, князь! Не было бы беды. Что-нибудь придумаем, но нужно время.

Возникла тяжелая пауза. Владимир напряженно думал.

— Ты, Алешка, говорить умеешь убедительно очень, — сказал он наконец. — Тебе бы послом в иные страны ездить. Потом эти страны можно было бы голыми руками брать. Но что-то не верится. По-моему, Ярослав — очень недалекий. И не очень добрый.

— Ты тоже был в его возрасте не очень добрый.

С этим спорить было бы глупо.

Итак, если верить Александру, а верить ему следует, поскольку нужно же в этом мире хоть кому-то верить, Ярослав стал опасен. Дело не в том, что он захватит всю власть по смерти Владимира. Как бы он сейчас не попытался ее захватить, при жизни Владимира. Не на это ли намекает поповский сын? Хитрый народ эти греки. Ну, Александр грек только наполовину. Но проницателен, не откажешь ему в этом. И ни разу еще не подвел. Верен слову.

О Содружестве Неустрашимых Александр не сказал Владимиру ни слова. Владимир был ему за это очень благодарен. Сказку о Содружестве уже год, как рассказывали друг другу члены киевской знати. Куда ни глянь — везде рука Содружества. Надоело. О печенегах в Киеве — тоже смолчал, хотя печенеги давно всем поперек глотки, шляются большими группами, лупят в свои доски, бац, бац, пританцовывают, говорят громко, разбоем балуются, слова им не скажи. Но — смолчал Александр. Умен.

* * *

Сначала пошел дождь, и улицы стали мокрые и холодные, и босые ноги тут же замерзли. Это было неприятно, но переносимо. Но потом вдруг какая-то толстая тетка закричала истошно, «Смотри куда прешь, мерзавец, сопляк, гаденыш малолетний, чтоб тебя разорвало, подлец, хорлов сын!» и стало совсем грустно. Илларион вынул из-за пазухи пряник и решил его для поднятия настроения съесть. Он очень спешил, потому что Отец Ипполит велел вернуться в полдень, а полдень давно прошел. Можно будет что-то соврать, конечно, мол, я не знал, что полдень прошел, но Ипполит всегда знает, когда ему врут. Взрослым он за это ничего не делает, хотя взрослые врут ему постоянно и увиливают, объясняя, почему не могут дать деньги на церковь и почему так редко ходят на исповедь. А дети врут реже, поскольку чтобы соврать, нужно говорить, а Ипполит не любит, когда дети говорят. Он вообще не любит детей. И дерет их за уши. Когда я вырасту, подумал Илларион, я буду всех детей очень любить и всегда давать им пряники, и не один, как Ипполит, он просто скупердяй, а несколько каждому. А может и нет. А может я также буду их ненавидеть, как Ипполит. Наверное, его тоже какой-нибудь взрослый, у которого он жил, обижал все время ни за что, и он теперь берет свое, а я буду брать свое, и так все время, до самого конца света, все берут свое, и поэтому у всех такие недовольные, мрачные лица, а в головах невежество и дурь. Когда же я вырасту наконец? Мне сейчас десять. Значит, скоро будет одиннадцать, а потом еще и двенадцать, и так далее, пока не будет шестнадцать. Это долго ждать надо. А пряник я уже съел. Даже не заметил.

А зачем мне вообще торопиться? Ипполит в любом случае меня выдерет. Поэтому можно и не торопиться. Можно заглянуть на двор к Михе, сыну Димитрия. Димитрий Миху любит, потому что родной сын. А меня никто не любит, потому что я сиротинушка безоглядная и несчастная. Миха сейчас наверное поел и играет со своей собакой. Собака у него большая, чуть ли не больше самого Михи, но Миху она боится, потому что он над ней все время издевается. Я тоже пробовал над ней издеваться. Она, михина собака, хоть и признает меня, и не лает, но мне издеваться над собой ни за что не дает. Один раз она меня даже за ногу тяпнула. Не очень больно, но все равно обидно. Миха ее и за задние лапы таскает по всему двору, и водой обливает, и даже метлой по морде бьет. А иногда он еще делает вид, что очень на меня сердит, и тогда собака тоже начинает на меня сердиться, и я боюсь, что она меня схватит и загрызет, а Миха радуется. Вообще Миха не очень хороший человек, и если бы он не был меня младше, я бы его побил. Как вчера Даниила. Даниил меня старше на три года, и он большой, но я ему хорошо вчера врезал. Он не хотел давать мне свою рогатку, а я только хотел попробовать, какая она, крепкая или нет, и можно ли из нее метко стрелять, но Даниил стал кричать и пугать, а потом обозвал меня каким-то словом, которого я не понял, но все равно это было оскорбительно, и я его побил. Он плакал, брызгался, и побежал жаловаться, но Ипполита не было на месте, а потом за Даниилом пришли его родители, чтобы везти его на ярмарку в Вышгород, и Ипполит ничего не узнал. Правда, отец Даниила все допытывался, где я. А я в это время во крыдле прятался. Отец Даниила очень громко кричал, по-гречески, что он самую большую контрибуцию предоставляет этому бесполезному заведению для обучения киевских туполобых детей, и что заберет своего сына оттуда в настоящую греческую школу, но это он врет, конечно. Настоящие греческие школы есть при киевских церквях, только Даниила туда не пустят, потому что у него отец простой купец. Взрослые очень много врут. Дети тоже очень много врут, но меньше.

Не хочется идти. Ипполит мне надоел. Надо бы уйти куда-нибудь, вырыть пещеру, и спрятаться от мира, как в Писаниях написано. И там думать о Создателе. Зачем Создатель создал Ипполита? Меня — понятно зачем, я добрый и невредный. Но Ипполита-то зачем? Будь я на Его месте, я бы ни за что не создавал Ипполита. Такая сволочь, хуже варягов. И вообще — зачем греки? Нет, среди греков попадаются хорошие тоже, особенно дети. Кроме того, греки придумали культуру и математику. Кстати, математику могли бы и не придумывать. Такая тоска эта математика. Но культура — это хорошо. Я, правда, не понимаю толком, что это такое. Но вроде безвредная грунка — культура. А безвредных грунок на свете мало, в основном вредные. Поэтому культура — это точно хорошо.