А теперь любите меня - Аксель Сандр

— Хорошо, возвращайся, — пробурчал он, слегка кивая; было понятно, что он не верит ни единому моему слову.

* * *

На улице я узнал вчерашний бар. Он был закрыт. Кто-то мог бы решить, что он заброшен.

Я шел, думая о том, кем стать теперь. Теперь, когда я знал, что все, что я сделал, — это пыль. Пыль.

В какой-то момент я сел на скамейку. И после тщательного обдумывания всего, что произошло, я пришел к заключению: я запутался. Это было единственное, в чем я не сомневался.

Мне нужно понять. Я ошибся, и мне нужно понять почему. Проанализировать все произошедшее, разложить перед собой все факты с самого начала и определить, где совершил ошибки.

Мне нужно было время, чтобы над всем этим поразмыслить.

Я вернулся в гостиницу. Хозяин так и сидел на своем стуле. Я сунул ему под нос чек.

— Сколько времени я смогу здесь оставаться? — спросил я.

Он поднял бровь.

Гостиница «Уголек» была тем, что называют Гостиницей эконом-класса, то есть Гостиницей без звезд. Гостиница предлагала фиксированную цену за неделю и за месяц; позднее я узнал, что некоторые постояльцы жили там уже несколько лет.

— Четыре месяца, — сказал он. — Но с предоплатой, и чтоб без выкрутасов.

— Я вернусь, — ответил я. — Пойду обналичу чек и заберу свои вещи.

В студенческом общежитии я запихнул в сумку одежду, взял любимые книги.

Я забрал деньги, которые сэкономил с моего Пособия на питание, — немного, но на них я мог довольно долго протянуть, довольствуясь только макаронами и картошкой. Меня это не беспокоило.

Хватит медицины. Я оставляю им Христову манию возвращать зрение слепым, оставляю удовольствие ампутировать части тела и копаться в задах знаменитых актеров.

Наблюдаемый в своей естественной среде, каждый организм способен создать стратегии, которые позволят ему использовать ресурсы его окружения.

Вот уже месяц я ночью и утром сидел в гостинице, а после обеда и вечером — в баре.

Я тщательно все проанализировал и пришел к заключению, что ошибался с самого начала, потому что перепутал чувства. Я принял за любовь то, что ею не являлось.

Взять, к примеру, родителей других учеников в день церемонии в Пансионате. Они испытывали не любовь, а что-то вроде жалости, разбавленной утешением. Это чувство можно назвать Утешающая жалость. Ее чувствуешь, когда перед тобой находится кто-то ниже тебя и жизнь его ущербна, и вдруг он получает то, что все хотели. Или возьмем человека, которому госпожа профессор отрезала половину тела, — представьте, что он участвовал в лотерее и выиграл главный приз, вот тогда остальные участники скажут: «Даже лучше, что бедняге тут повезло, у меня-то хотя бы обе ноги на месте». Им будет его жалко, но они найдут утешение в том, что не лишены половины тела. Такова Утешающая жалость.

В день церемонии в Пансионате, хотя я и набрал больше всех баллов, обставив их дорогих отпрысков, родители говорили себе: «Даже лучше, что отличился этот бедный мальчик, у моего сына хотя бы есть оба родителя».

Возьмем студентов факультета. Прежде всего меня окружали те, кто хотел, чтобы их заметили в моей компании или чтобы они могли сказать, что знают меня, — ведь я стал знаменитостью. Многие знаменитости ошибаются, полагая, что люди любят их, а люди всего лишь хотят засветиться в их компании или как-нибудь похвастаться, что знакомы с ними. Люди думают, что если их увидят с какой-то значимой персоной, они сами тоже станут «значимыми», такое желание можно было бы назвать Стремлением к значимости.

Другие студенты просто восхищались мной, кто-то восхищался и завидовал одновременно — это чувство можно было бы назвать Завистливое восхищение.

Существует бессчетное количество комбинаций чувств.

Господин Префект испытывал Удовлетворенное довольство. Он был доволен, потому что я находился под опекой Государства, а он представлял это Государство и был удовлетворен, потому что я не окажусь в тюрьме или на улице, как остальные.

Господин Декан чувствовал ко мне Нарциссическую привязанность: он любил меня исключительно потому, что любил себя и думал, что я похож на него.

Что касается моего учителя по биологии, я не мог с точностью сказать, любил он меня или жалел — возможно, и то и другое одновременно.

А Юлия?

Юлия заметила меня и улыбнулась мне до того, как я добился успеха. Но она обладает способностью выделять людей в беде. Любила ли она меня за это? На самом деле существовал простой способ это проверить: достаточно будет привести ее в бар.

В баре мое отчаяние не бросалось в глаза, оно смешивалось с отчаянием других. Так черноту бабочки не видно на почерневших от угля стволах деревьев. Что-то вроде маскировки. Я называю это Отчаяние бабочки.

Если Юлия переступит через порог бара, она не сможет больше видеть мое отчаяние и ее настоящие чувства ко мне раскроются.

Но я решил этого не делать. Не приводить Юлию в бар.

Во-первых, Юлия слишком утонченная для такого места. Ну а потом, что бы я делал, если бы понял, что она меня любит? Я больше не хотел быть врачом, у меня не было ни малейшего представления о том, чем я хочу заниматься в жизни, у меня не было ничего, и ко всему прочему я открыл в себе настоящую страсть к пиву.

Я привязался к Юлии, но недостаточно для того, чтобы причинить ей боль.

Когда я вернулся в гостиницу, чтобы в ней поселиться, я спросил у хозяина, в каком номере я спал, десятом или шестнадцатом. Мне просто надо было знать, но он так на меня зыркнул, будто подозревал за моим вопросом макиавеллевский заговор.

— Номер написан на двери, — сказал он, не спуская с меня глаз и силясь понять, что я скрываю.

— Я знаю, — ответил я, — но у меня не получилось разобрать, десять это или шестнадцать.

Он продолжал пристально смотреть на меня, словно пытаясь раскусить мои намерения.

— Шестнадцать, — изрек он наконец.

Я подумал о числах на дверях справа и слева от моей, они не подчинялись никакой математической логике.

— Почему числа не идут последовательно? — спросил я.

Он скрестил руки и приподнял бровь, показывая мне, что, каким бы ни был мой коварный план, я не смогу его воплотить.

— А для чего бы им быть последовательными? — произнес он так, словно это была фраза века, которая заткнет мне рот навсегда.

— Чтобы клиентам было проще отыскивать номера, — предположил я.