А теперь любите меня - Аксель Сандр

Ее звали Юлия, она принадлежала к крутой тусовке отстающих, и как-то я застал ее врасплох, когда она меня разглядывала; а один раз она мне даже улыбнулась.

Однажды я встретился с Юлией возле кофейного автомата в холле факультета. Она была одна — редчайший случай; возможно, именно поэтому она со мной и заговорила.

— Еще два часа физио сегодня, — с улыбкой вздохнула она, — а этот препод меня усыпляет.

Чтобы описать Юлию, довольно одного слова: утонченная. Ее шея, затылок, подбородок, лоб — все было утонченным.

— Ты из какого лицея? — спросила она. — Мне кажется, я тебя уже где-то видела.

— Я учился в Пансионате, — ответил я.

Она хотела что-то сказать.

— Мне пора идти, — соврал я.

И ушел. Юлия хотела задать мне еще какой-то вопрос, но я не мог сказать ей правду; лучше сдохнуть, чем вызвать жалость. Я мог бы придумать для нее какую-нибудь историю, но тогда я не был к этому готов.

Юлия ошибалась, она никогда меня прежде не видела. И все же узнала она меня неспроста.

Юлия из тех девушек, которые в детстве приносят домой бродячих щенков и раненых птиц. Такие люди всегда четко определяют людей в беде и по неизвестной причине хотят им помочь, хотят их спасти. Возможно, она этого не осознавала, но именно по этой причине она захотела стать врачом; и такие люди, как она, становятся замечательными докторами.

Да, Юлия ошибалась. Это не меня она уже видела однажды, а отчаяние, похожее на мое.

В начале июня, в день, когда объявили результаты отбора на второй год, в одно мгновение я перешел из невидимок в полубоги: меня назвали лучшим на курсе.

А теперь любите меня.

Это было эффектно. Лица всех студентов обратились ко мне. Их взгляды согревали меня, заставляя светиться изнутри.

В тот миг мы иллюстрировали один из законов квантовой механики: наблюдатель влияет на наблюдаемую физическую систему.

Под их взглядами я преображался.

В зоологии гусеницу, которая готовится превратиться в бабочку, называют Хризалидой.

Декан, который также возглавлял известную больницу, принял меня в своем кабинете, при встрече он дружески похлопал меня по спине.

— Мои поздравления, — сказал он.

И гостеприимным жестом пригласил меня сесть.

Он уселся сам, еще раз меня поздравил, а затем поставил локти на огромный письменный стол, который нас разделял.

— Я хотел бы поговорить с вами кое о чем, — Он подался вперед. — Каждый год лучшему первокурснику я предлагаю трехмесячную стажировку… Стажировку в моем отделе.

Он говорил так торжественно, словно предлагал мне все Средиземное море. Он взволнованно всматривался в мое лицо и пытался понять, как я отвечу, и я сделал вид, будто только что узнал, что все Средиземное море теперь принадлежит мне. Ему это понравилось.

— Мы сейчас работаем над несколькими проектами; я полагаю, вы еще не слышали об ИСС?

— Нет, — ответил я.

— Искусственная силиконовая сетчатка! — выкрикнул он. — Электронный чип, состоящий из фоторецепторов. Его помещают в глубине глаза, между слоем нейронов сетчатки и ее мембраной. Свет, попадающий на фоторецепторы, трансформируется в электрический ток, ток идет к нейронам сетчатки, а затем передается в мозг через оптический нерв!

Думаю, я не ошибся бы, если бы сказал, что в этот момент у Декана случилась эрекция.

— Вы понимаете, что это значит? — спросил он.

— Возвращение зрения слепым, — ответил я.

Он удовлетворенно усмехнулся.

— Ну, мы пока еще этого не добились, но, поверьте мне, ИСС однажды перевернет жизнь незрячих!

И пока он упивался потрясением, которое я для него изобразил, я думал об Иисусе, который тоже возвращал зрение слепым, но которому для этого нужна была только грязь.

У меня был месяц каникул, целый месяц. Декан дал мне свою визитку и сказал позвонить в начале июля. «Отдохните, пока ждете, — произнес он, — вы это заслужили».

Когда я вышел из его кабинета, я вернулся в холл факультета — туда, где объявлялись результаты. Студенты все еще стояли там группками, и поскольку было известно, откуда я вернулся, я тут же стал знаменитостью.

Юлия радовалась за меня, а так как и сама прошла по конкурсу, она была рада и за себя тоже. Она улыбнулась и заговорила со мной, и никому не показалось странным то, что мы с ней общаемся.

Один из крутых друзей Юлии подошел к нам. «Пойдем! — сказал он, глядя на нее и на меня. — Идем, пропустим по стаканчику!»

В кафе всем, как по волшебству, вдруг понадобилось знать, из какого я лицея, где я жил, чем я хочу заниматься в будущем. Само собой, в этот раз я подготовился.

У меня греческие корни, я вырос в Пансионате и я избрал для себя путь хирурга.

Что касается моих корней, я выбрал Грецию в память о моем первом Агностическом предположении, а еще эта страна мне просто нравилась. Я не мог сказать им правду ни под каким предлогом. Если вы оказываетесь рядом с человеком, у которого нет руки или ноги, о чем бы тот ни говорил, вы все время будете поглядывать на его культю, даже не специально. Когда люди знают, что ты рос в Приюте и Приемных семьях, они видят только это, даже не давая себе отчета. Преимущество культей в том, что их можно спрятать.

О Пансионате я не солгал. О планах на будущее надо было хоть что-то сказать; я же не собирался признаваться в том, что выбрал медицину, потому что это сложно, или в своем открытии: чем больше мы преуспеваем в чем-то сложном, тем больше нас любят.

Меня приглашали на обеды и ужины, бранчи, барбекю и пикники. Я сделал вывод, что люди, которые тебя любят, ценят твою компанию во время еды.

Я также заметил, что люди, которые тебя любят, часто тебя фотографируют во время еды. Большая часть таких фотографий — групповые фото, где все буквально налезают друг на друга. Я знал, что на фотографиях нужно принимать очень счастливый вид, и я улыбался изо всех сил, думая, что, возможно, эту фотографию однажды повесят на стену.

В действительности людям, выросшим в семье, не приходит в голову, что у тебя может не быть фотографий. Как будто детские фотографии — доказательство того, что человек существовал.

В первый день стажировки Декан познакомил меня со своей командой. Они так же, как он, приходили в восторг от слов вроде «гемикорпорэктомия».

Во время учебного года я прочел в учебнике, что гемикорпорэктомия — ампутация нижней половины тела, и мне это определение показалось глупым. Зачем уточнять, что речь идет именно о нижней половине?