17 потерянных - Нова Рен Сума

Джеми, опередив меня, сказал:

– Странно. Помнишь этого Люка из нашей школы? Да он просто козел.

Я знала, кого он имеет в виду – парня, который окончил школу год или два тому назад. Он играл в каких-то командах или же просто тусовался с ребятами-спортсменами, точно не помню.

– А может, нет… – И, не успев договорить фразы, я уже точно знала: это действительно тот самый Люк. Это его имя стояло рядом с именем Эбби. Навсегда.

Не думаю, что Джеми заметил, что я задержалась у ее кровати дольше, чем у других, как мой палец прошелся по неровным очертаниям сердечка, которое Эбби вырезала на мягкой занозистой древесине на том самом месте, рядом с которым оказывалась ее голова, когда она спала. Он понятия не имел, что я пыталась представить, как она вырезала его и чем. Пыталась воссоздать воспоминания, которые не были моими, как бы мне того ни хотелось.

Я услышала, как на другом конце домика он бормочет что-то себе под нос – нет, ему, должно быть, кто-то позвонил, и он разговаривал по телефону. Он повернулся ко мне спиной и говорил тихо, словно не хотел, чтобы я знала, кто является его собеседником.

Нас никто не видел, и именно тогда началось это.

Я встала. И пошла на негнущихся ногах в глубь домика, где стояли несколько пустых шкафчиков и имелась темная душевая. Я продолжала идти к ней. И больше не слышала, как Джеми разговаривает по телефону. Уши уловили нечто другое: ритмичное шлеп-шлеп-шлеп, звучавшее где-то на уровне пола. Я остановилась, озадаченная. Шлепанье прекратилось. Я снова пошла, и снова что-то тихонько зашлепало.

Звук исходил от моих собственных ног – легкий звук шагов по выложенному плиткой полу душевой. Я легко представила, что вместо грубых ботинок в стиле «милитари» на мне легкие летние шлепанцы. Примерно такие я видела на ногах у Эбби, когда она сидела в моем фургоне.

Стоя в душевой, я почувствовала, что мне больше не холодно. Более того, здесь было душно, и захотелось расстегнуть все пуговицы на шерстяном пальто, чтобы вдохнуть полной грудью. Я распахнула пальто. Стянула с шеи толстый шарф и позволила ему упасть.

В душевой оказалось всего одно окно, очень маленькое, в него можно было просунуть только руку, но я подошла к нему и открыла пошире, чтобы впустить воздух. Из окошка был виден лес за домиком, но не покрытые снегом ветви, не обремененные им сосны, не белое поблескивающее в зимней темноте снежное одеяло. Вопреки моим ожиданиям, то, что я увидела, было зеленым.

Невозможной зеленью лета.

Я быстро отвернулась, сползла по облицованной плиткой стене – спина ощутила теплую влагу – и села на полу душевой рядом со сливом.

– Я пришла, – сказала я громко, давая словам возможность отразиться эхом от стен и долететь до того, кто слушает меня.

Я почувствовала дыхание Эбби совсем рядом, словно она прислонилась к стене рядом со мной и ее голое, искусанное насекомыми плечо оказалось в нескольких миллиметрах от моего.

И мне открылась ее история, истинная и будоражащая.

Тем летом, что она была здесь, Эбби спала в этой кровати в третьем домике, где я увидела ее имя и имя Люка. Ее койка была придвинута к самой дальней стене и стояла под последним в ряду окном. Спала она, свернувшись клубочком. Подушка в пластиковом мешке, все еще лежащая на кровати, была той подушкой, которую она зажимала между коленями.

Я узнавала все больше и больше. Например, что, когда Эбби в конце июля покинула лагерь, ни одна новенькая девушка не заняла ее кровати. Хотя в третьем домике после исчезновения Эбби не стало вожатой, им пришлось смириться с этим – было слишком поздно брать кого-то на ее место. Девочкам в лагере просто сказали, что она уехала. Главная вожатая третьего домика забрала аккуратно сложенные вещи Эбби из шкафчика и упаковала в цветастый чемодан, хранившийся у нее под кроватью, чтобы вернуть семье, которая, казалось, совсем не удивилась тому, что девушка убежала. Никто из вожатых не счел нужным поведать детям, что она убежала в ночи в одной только спортивной одежде. Не оставив записки, объясняющей, почему она это сделала.

Но девочки из третьего домика все равно подозревали о чем-то ином. Они старались не произносить ее имени и держались подальше от вещей, к которым она прикасалась. Никто не воспользовался освободившимся шкафчиком или «тропическим» шампунем, который она оставила в душевой. Кровать Эбби стояла в самом лучшем месте в домике – более уединенном, чем места посередине, но никто не захотел спать на ней, словно она было проклята.

Я поняла, что встала и пошла, только услышав тихое шлепанье собственных ног по полу.

Кровать была точно такой же, какой я оставила ее, но на заплесневелой подушке внутри пластикового пакета я увидела то, чего прежде не заметила. Я вытянула руку и расстегнула «молнию» на пакете. Мои пальцы забрали это с покрытой пятнами подушки и вытащили наружу. Она висела передо мной.

Одна-единственная прядь волос.

С головы Эбби.

Я знала это, как знала и другие вещи. Волосы никак не могли быть моими – они были темно-русыми и курчавыми. Мои же волосы покрашены в черный цвет, и они безнадежно прямые.

Что-то заставило меня понюхать их, какое-то брезгливое любопытство. Я знала, чем они пахнут, прежде чем успела поднести к носу, – это был чуть слышный, но едкий запах дыма, словно прядь подержали над зажигалкой, а потом подожгли. Все имеющее отношение к Эбби, казалось, пахло точно так же.

Я покинула домик и вернулась на основную территорию лагеря, чувствуя горячие лучи солнца у себя на плечах. Собрала свои волосы и завязала их в узел. Небо было ярко-голубым, с пушистыми, плывущими куда-то облаками. С расположенного поблизости озера доносился девчачий визг и плеск воды.

Ее следы можно было обнаружить повсюду. Эбби писала в этом лесу. Топтала цветы. Вот здесь она остановилась и яростно почесала то место, куда укусил комар. И на месте укуса выступила кровь.

Тот участок леса, где она впервые увидела Люка, был скрыт от глаз соснами, но я нашла его, потому что ветви тут оказались реже, а земля уходила вниз, и у меня создалось впечатление, будто я уже видела все это на какой-то картинке. Или, скорее, ее память больше не принадлежала только ей. Теперь это была и моя память.

Он ехал на мотоцикле, рев которого раздавался среди деревьев и походил на звуки бензопилы, и потому казалось, будто в лесу идет сражение. Никто из девочек из отряда Эбби, собирающих цветы, не мог понять, что это за шум и откуда он доносится, до тех пор, пока наверху не показался истошно визжащий, несущийся на бешеной для леса скорости мотоцикл. Он переехал выступающие из-под земли корни деревьев и резко затормозил на поляне, так что его переднее колесо оказалось в нескольких дюймах от пальцев ног одной из девочек.

– Это частное владение. – Тебе сюда нельзя.

– А я здесь живу, – ответил Люк Кастро. И тут я вспомнила. Люк Кастро из нашей школы действительно жил где-то поблизости – я была уверена в этом.