Клены в осенних горах. Японская поэзия Серебряного века - Нацумэ Сосэки

склонилась слегка –

и густая гроздь ниспадает

на страницы открытой книги…

«Глицинии ветвь…»

Глицинии ветвь

из вазы слегка наклонилась –

и сизая гроздь

осенила постель больного,

о конце весны возвещая…

«Распускается вновь…»

Распускается вновь

в палисаднике ирис лиловый –

только в этом году

суждено мне еще любоваться

уходящей весны цветеньем…

«Дождь сильней и сильней…»

Дождь сильней и сильней.

Я соломенный зонтик поставил,

прикрывая пион, –

будто ветреная красотка

вышла из дому в непогоду…

Ёсано Тэккан

Из книги «Север, юг, восток и запад»

Осенним днем думаю о родном крае

Этой осенью вновь

я дом навестить не сумею –

там, в селенье родном,

не дождавшись меня, опадает

у реки печальная ива…

Песня, сложенная в связи с решительным столкновением Японии и Китая по корейскому вопросу в мае 1904 г. [8]

Право же, ни к чему

разговоры вести понапрасну –

все вопросы решить

может только меч самурайский,

только этот клинок заветный!..

Гора Фудзи

Вспоминаю стихи,

чтобы с чувствами древних поэтов

соразмерить восторг –

предо мною в снежном убранстве

гордый лик божественной Фудзи!..

«Взял я кисть – и теперь…»

Взял я кисть – и теперь

пусть свершится веление рока!

Если скажут: «Отдай

плоть свою за клинок разящий»,

не пристало мне колебаться…

Путевые заметки из Кореи

Над вершинами гор

тоскливым и грозным призывом

рык тигриный звучит[9] –

все сильнее ветер вечерний,

все темнее мрачные пади…

Из книги «Пурпур»

«Говорить о любви…»

Говорить о любви[10]

мы оба еще не устали.

Что ж, удел наш таков –

вновь и вновь умирать, воскресая

под напев восходящего солнца…

«По плечам, по спине…»

По плечам, по спине,

словно шелковое покрывало,

пряди черных волос

ниспадают пышной волною

в упоенье ночи весенней…

«Я в объятиях милой…»

Я в объятиях милой

о славе отчизны забыл –

все померкло, поблекло.

Лишь звезда в небесах багровеет,

да белеют венчики лилий…

«Мне изведать дано…»

Мне изведать дано

зарожденье неясного чувства,

что чуть брезжит во мгле –

во врата этой вешней ночи

я вхожу, объятый любовью…

«Не оставлю ее…»

Не оставлю ее

безответной любовью томиться

на осеннем ветру –

и сто двадцать ри не помеха

для того, кто торопится к милой!..

«Осенило ее…»

Осенило ее

томление страсти осенней –

«Десять лет, десять лет!» –

на руке моей пишет кровью

из прокушенного мизинца…

«Нет, тебе не к лицу…»

Нет, тебе не к лицу

оттенки столичной помады –

лучше губы окрась

свежей густо-багряной кровью

из мизинца, что мною прокушен!..

Ёсано Акико

Из книг «Спутанные волосы», «Маленький веер», «Отрава»

«Разве румянец…»

Разве румянец

сумеет сказать обо всем –

о буйстве крови,

о неистовом токе жизни,

из весенних грез сотворенной!..

«От любви обезумев…»

От любви обезумев,

на огненных крыльях помчусь

и сама не замечу,

как растает за облаками

расстоянье в сто тридцать ри…

«Рассвет не наступит…»

Рассвет не наступит!

Приникнув к плечу твоему,

на смятой постели

я слушаю в дреме ночной

сладчайшую сказку любви…

«Ты не знаешь, любимый…»

Ты не знаешь, любимый,

чем увлажняют уста,

опаленные страстью?

Ведь еще не высохла кровь

из прокушенного мизинца!

«Эту долгую ночь…»

Эту долгую ночь

провожу я в обители грез.

Пламя в жилах струится.

Да хранят всесильные боги

одержимых хмелем весенним!

«После ночи любви…»

После ночи любви

я у зеркала грим подправлю…

Ах, не время еще,

соловей из горной лощины, –

не буди любимого, слышишь?

«Пряди черных волос…»

Пряди черных волос

уложила в прическу Симада

на столичный манер,

чтоб тебе понравиться утром,

а сама мечтаю: «Останься!»

«Что мне заповедь Будды…»

Что мне заповедь Будды?

Что грозных пророчеств слова?

Что наветы и сплетни?

В мире нас сейчас только двое,

обрученных самой Любовью!

«Пряди черных волос…»