Слепень - Вадим Сухачевский

– Эка невидаль! Вон и прошлым годом грабили, и запрошлым, в январе месяце.

– Так там-то бандюги были, а тут… Бесенята были, точно тебе говорю!

– «Бесенята»… Ты мне, Филатовна, эти поповские штучки брось!

– Никакие не поповские. Ты, Пелагея, как хошь называй, а по мне-то – истинно бесенята…

– Отставить сплетни!

– Все, все, товарищ сержант! А чё я говорила?.. Все, все, ухожу…

– Правильно вы ее, товарищ сержант. Нечего тут – всякую поповщину… И еще имею сообщить, что данная Евдокия Филатовна Полторак дома самогонный аппарат держит, а супруг ейный, Полторак Ефрем, уже третий год сидит как враждебный элемент…

* * *

Перечитывая донесение сержанта об услышанном на колхозном рынке разговоре, начальник N-ской милиции полковник Ничипоренко, хоть и был ничуть не суеверен, подумал: «А ведь и впрямь бесенята, по-другому и не скажешь. И слухи вон уже пошли по городу гулять! Ох, нехорошо это…»

Вообще-то ограбление сберкассы не было для N-ска событием столь уж экстраординарным, за время его, Ничипоренко, службы здесь уж сберкассы пять раз грабили. И все пять банд здешнему уголовному розыску удалось изловить. Деньги стране вернули, главари банд получили решением народного суда по пуле в затылок за подрыв экономики социалистической родины, а которые остались в живых, долго еще будут чалиться по лагерям. Он же, полковник, каждый раз получал по грамоте от НКВД, но с этим последним ограблением дело вправду загадочно.

Все случилось на глазах у посетителей. Зашли в ту сберкассу четверо человек мелюзги лет двенадцати, два мальчишки и две девчонки, – да вдруг…

Собственно, никто из очевидцев так толком и не сумел описать, что там вдруг произошло. Все сходились на том, что будто бы какая-то вспышка света на миг-другой их всех ослепила, а когда вновь прозрели, примерещилось им вот такое: детишки эти якобы делали какие-то кульбиты, кувыркались в воздухе, летали под самым потолком, сначала – туда, за стойку кассирш, через высоченное стекло, потом – назад, уже с мешками, полными денег. И кассирша подтверждала примерно то же: ослепла вдруг, а как очухалась – детишки уже тут, возле ее стойки. Хотела нажать красную кнопочку – да не тут-то было: от одного из них тотчас получила дубинкой по голове, так что очутилась в полуобмороке, но все же сквозь муть в глазах видела, как двое из них проникли в каптерку, где в сейфе хранились деньги, недавно подвезенные. Ахнуть не успела – а они уже с мешками в общем зале, снаружи.

– А как сейф за пару минут успели вскрыть? Как через стекло перемахнули? – расспрашивал ее полковник Ничипоренко. – Стекло-то вышиной в два с половиной метра (он сам для отчета замерял), да под ним еще стойка в один метр четырнадцать сантиметров.

Кассирша не нашла ничего другого, как сказать:

– Перелетели… В общем, не знаю… – И завыла: – Не мучьте меня, гражданин полковник!..

Хоть и дура баба, а другого объяснения, кроме как «перелетели», полковник Ничипоренко и сам себе дать не мог – толстенное стекло это, пуленепробиваемое, осталось целое, проходов в кассовое помещение никаких. Перелетели, как ду́хи. Только зачем, спрашивается, духам триста тысяч рублей народных денежек? Вот и поди объясни, как оно произошло, если люди не могли, а духам незачем.

Но объяснить как-то надо было, спрашивать-то будут с него, с Ничипоренко. Не шутка это – триста тысяч народных рублей. И никак, ну никак не мог он это объяснить с позиций диалектического материализма, одно только объяснение и напрашивалось: нечистый где-то поблизости наколобродил.

«Что ж, и на нечистого управу найдем, – подумал полковник Ничипоренко. И зачем-то добавил: – Прости Господи…» – каковой поповщины даже в мыслях себе ни разу не позволял с момента получения шесть лет назад заветного билета член ВКП(б).

Уже готовый к тому, что нынче же вечером на заседании бюро обкома ему вкатят хорошую такую клизму со скипидаром (еще хорошо, если из партии не попрут), полковник Ничипоренко позвонил по спецсвязи в соседнюю область, своему другу еще с Гражданской войны, полковнику милиции Чубарову, занимавшему такую же должность, что и он. И к некоторому своему облегчению узнал, что в той области с месяц назад произошло точь-в-точь такое же ограбление сберкассы, а еще раньше – и в Ростовской, и в Воронежской областях. Значит, действовали залетные, куролесившие по всей стране; ну а коли так – то, глядишь, они уже отсюда упорхнули и, может, больше здесь не объявятся. Подумал: «Дал бы Господь…» (Вот же привязалось!)

Еще больше порадовало то, что Чубарова хоть и тягали на ковер и клизму вкатили о-го-го какую, но в партии все же оставили жить, хоть и с выговорешником с занесением в личное дело. А партия у нас, Ничипоренко знал, действует всегда согласованно; стало быть, глядишь, и он тоже одной только клизмой и выговорешником отделается.

А вышло, что и без выговорешника обошлось, только поставили на вид. Хотя клизму вкатили не приведи го… Тьфу ты, привязалось!

* * *

Его фамилия была Самойлов, звали Георгий Алексеевич. О том, что когда-то его звали Сергей Слепченко, он, как опытный оперативник, уже давно привык не вспоминать.

Он пересчитал деньги в сегодняшних двух мешках. Тут было около трехсот тысяч – хиловато. Если прибавить к тем деньгам, что из Ростова и из Воронежа, то выходит меньше двух миллионов, а он, затеивая все это, для себя решил, что остановится не меньше чем миллионах на четырех-пяти, тогда-то и переведет все деньги в золотишко и камешки, поскольку там, куда он собрался, совдензнаки были нужны, как лесному ежику партбилет.

Он уже на днях пытался обменять часть имеющихся денег на рыжье у главаря здешних уркаганов по кличке Червленый, но тот повел себя подозрительно, вопросы всякие ненужные задавал, так что от этой идеи пришлось отказаться. Еще, кстати, одно дело предстоит – Червленого этого убрать. Конечно, Самойлов принял меры предосторожности – на встречу с Червленым пошел с приклеенной бородой, в парике, в очках с толстыми стеклами, но береженого Бог бережет, так что с Червленым дело решенное. А рыжье и брюлики можно и в другом городе сторговать, на N-ске свет клином, поди, не сошелся. И бандюганы найдутся поумней этого Червленого, такие, что обойдутся без лишнего любопытства.

В общем, отсюда, из N-ска, пора было, конечно, сваливать, тем более что после ограбления сберкассы вся милиция уже стоит на ушах. Однако Самойлов решил еще день-другой с отбытием повременить, сколь ни было опасно здесь оставаться.

Впрочем, все опасности были не столь велики. Развалюха эта на окраине, в которой он со своими четырьмя «невидимками» поселился, считалась списанной после пожара, так что здесь искать никто не станет. Противно, конечно, жить на погорелье, но он и не такие тяготы жизни легко переносил, не говоря уж о «невидимках». Вон, сидят себе в стылом подвале, и ни звука: знают, какая кара им будет за любой шорох. А ведь уже не евши два дня; может, хоть хлеба им купить, а то, глядишь, сдохнут…

Да нет, вряд ли сдохнут. Перетерпят. Настоящий «невидимка» должен уметь все перетерпеть. А когда он решит, тогда уж непременно сдохнут, но не минутой ранее. Хоть они и являлись его творениями и вышколить каждого дело было нелегкое, но имелось еще немало таких же, пока что сидевших тихо по другим городам.