Расколотый мир - Феликс Гилман

Он подождал, пока Баффо закончит мочиться за борт, и произнес:

— Опасные байки травишь.

Парень развернулся и налетел на поручень. Лицо его оставалось в темноте, но руки и фигуру исполосовало светом иллюминаторов. За его спиной мелькали во мраке огромные округлые лопасти колеса, а в ночном небе нависали чернильно-черные облака.

— Отсюда до станций Линии далеко, — добавил Кридмур, подходя ближе. — Да ты бы и сам узнал линейного, окажись он на борту. Их легко распознать, потому что они бледные, чахлые и воняют. Они растут в тесноте огромных городов и пропахли нефтью и угольной гарью. К тому же они нигде не появляются без своих аппаратов, машин и Локомотивов. Но все же, все же... Слухи путешествуют быстрее птиц и даже Локомотивов...

Баффо выпрямился, опершись на поручень.

— Я не боюсь Линии! — заявил он.

Кридмур выдержал паузу и покачал головой:

— Я слышал, агенты Стволов не отличаются от обычных мужчин. Или женщин. Если не считать того, что все они носят оружие, в котором живет демон, оседлавший их, отдающий приказы и придающий им силу. Так? Но как их опознать? Ведь сейчас у всякого при себе оружие. Да и разве любое оружие, в каком-то смысле, не скрывает в себе чудовище? К счастью, этих агентов не так много, и они разбросаны по миру — ты прав, Стволы вербуют только самых отпетых негодяев. Окажись такой на борту — ему вряд ли бы понравились твои россказни. Баффо пожал плечами.

— Сейчас мы пересекаем нейтральные воды, — продолжил Кридмур. — А все эти люди — дельцы и фермеры, торгующие на базаре. Конечно, по ночам, вдали от жен, они могут воображать себя негодяями, но даже им не по душе агенты Стволов. Рано или поздно Великая Война придет и к ним, они не смогут вечно оставаться в стороне: Линия слишком жадна, а Стволы — чересчур беспощадны. Но сейчас все эти люди еще могут сохранять нейтралитет и рады этому. Кто-нибудь из них может ночью перерезать тебе горло.

— Мне плевать, что они думают! — Баффо небрежно махнул рукой и чуть не свалился за борт.

— А им, если на то пошло, плевать на грабителей банков после того, как рассказ подходит к концу. Кстати, где ты на самом деле раздобыл эти деньги? Кого прикончил? Мне интересно.

Баффо сплюнул под ноги Кридмуру.

— Понятно. — Чем ближе Кридмур подходил к раскачивающемуся Баффо, тем тише говорил. — А вот если бы на борту находился солдат, вернувшийся с Великой Войны, ему бы не понравились твои басни. Ты привлек бы ненужное внимание. Потревожил бы его покой, разбудил неприятные воспоминания, а своей ложью опорочил славную память. Такой человек вежливо попросил бы тебя замолчать и сойти в ближайшем городе, покуда целы твои деньги и шея. Что скажешь?

Баффо толкнул Кридмура в плечо:

— Отвяжись, дед!

Кридмур со вздохом отпихнул его руку, приподнял брыкающегося сопляка за шиворот и, обратившись к темным глубинам своей души, где таилась дикая, нечеловеческая сила, с размаху швырнул Баффо за борт, в ночь, туда, где за гребным колесом бурлила вода. Руки и ноги парня замелькали в воздухе, из карманов посыпались монеты. Он плюхнулся в сорока футах за кормой, в темной излучине реки.

Кридмур огляделся. Похоже, никто не заметил их драки и не услышал всплеска вдали. Крошечная фигурка Баффо вынырнула из воды, крича и размахивая руками, но музыка заглушила крики, и судно ушло, оставив его позади.

Кридмур заметил, что мальчишка выронил на палубу горсть купюр. Спина чуть заныла, когда он наклонился их подобрать.

Зеленоглазая девица этим вечером обслуживала столик Кридмура. Она тревожно оглядывалась, словно пытаясь понять, куда подевался ее дурачок. Кридмур оставил ей щедрые чаевые.

В полдень он резко вскочил и сел в кровати. Боль пронзила голову будто ножом, и Кридмур проковылял к иллюминатору, за которым палило раскаленное солнце. От вони стоячей речной воды его замутило. Боль, запах крови и пороха в ноздрях. На этот раз ошибки быть не могло. Он забыл — забыл, как это больно, когда слышен их Зов. Шесть лет Кридмур бездельничал и принадлежал самому себе. Он надежно упрятал все воспоминания, раны затянулись. Теперь же он чувствовал, как Хозяин ломится в двери, призывая. Мир словно замер; лопасти колеса за иллюминатором проворачивались так же медленно, как тянулись долгие столетия Великой Войны; муха еле ползла по костяшкам пальцев. Засыпал он в одежде, и теперь воротник внезапно сдавил шею. Револьвер — храм из металла, дерева и смертоносного пороха, хранящий в себе дух Хозяина, лежал на полу, источая тьму. Кридмур не находил в себе сил посмотреть на него.

Ему почудилось, будто каюта вращается. И в голове скрежетом металла, шипением горящего пороха и щелчками стального барабана прозвучал голос:

— Кридмур, ты снова нужен.

Утром первого дня третьего месяца 1889 года (269-го по летосчислению Линии) младший смотрящий третьего ранга Лаури сидел в тесном, тускло освещенном кабинете и заполнял бланки. Высокие часы с круглым циферблатом за его спиной серией настойчивых щелчков и свистков только что сообщили, что сейчас 14:00. Двадцать два года из своих тридцати двух Лаури прослужил солдатом, но от звука часов его бросало в дрожь до сих пор. Он не спал уже двое суток. Мешки под глазами напоминали два больших черных ноля, а заросший щетиной подбородок попирал все приличия. Чтобы не уснуть, он каждый час принимал одну из темносерых бодрящих таблеток, которые ни в коем случае не следовало путать со светло-серыми, подавляющими аппетит, или меловатобелыми, угнетающими либидо, или черными, стимулирующими умственную деятельность. У него еще много работы.

Единственное окно в кабинете, маленькое и квадратное, располагалось слишком высоко, чтобы вид из него мог отвлечь, — в нем виднелись только свинцовые тучи. Этот вид был всегда неизменен. В промышленном тумане, окутывавшем станцию Ангелус, все казалось серым. Лаури знал, что небо за пеленою смога бывает голубым, белым или еще какого-нибудь кошмарного цвета, но здесь оно всегда оставалось спокойно-серым.

Стрекот пишущей машинки в кабинете вторил лязгу механизмов снаррки. Станция Ангелус готовилась к возвращению, дозаправке и перевооружению своего Локомотива. Эта важнейшая процедура проводилась каждые тринадцать дней. Не дозволялось никаких задержек. Все механизмы и процессы станции работали на полную мощность. Лаури медленно тыкал в клавиши одним пальцем, мучительно составляя отчет, от которого могла зависеть его карьера

Мало того что его кабинет был тесен, вдоль стен на высоте человеческого роста тянулись спутанные кабеля и трубы, по которым из одной части станции в другую доставлялось топливо и жидкости для нагрева и охлаждения. Трубы лязгали и испускали пар, изредка роняя за шиворот Лаури раздражающие капли теплой воды. Человек, не знакомый с порядками Линии, по здешней обстановке мог бы заключить, что Лаури занимает низкую должность, и он бы ошибся. На самом деле Лаури занимал положение где-то в середине верхней части управленческой структуры станции Ангелус е ее сотнями тысяч военного и гражданского персонала — иерархии почти столь же запутанной, как станционные коммуникации. Однако, чем большая ответственность возлагалась на служащих, тем скромнее предпочитала содержать их Линия. Младшие смотрящие первого и второго рангов ютились в кабинетах еще теснее, чем у Лаури. Старший смотрящий, насколько было известно Лаури, вообще не имел кабинета и, вполне возможно, существовал только в виде подписи на некоторых официальных документах. Высшие ранги и гражданские чиновники оставались для Лаури загадкой; впрочем, разбираться в этом ему и не полагалось.