Засекреченное счастье - Вера Иванова

Один из ангелов спустился немного поближе, как будто заглядываясь на тех, кто смотрит на этот чудный мир. Черты его показались Роману знакомыми… Нет, не может быть! Непокорные вихры… Выцветшие, словно переломленные посредине брови… Нос картошкой усыпан веснушками… Насмешливые прозрачные глаза… Это же… Это же!..

Парень нетерпеливо смахнул с лица капли. Дождь полил сильнее, но непогода кончилась. Роман, широко открыв глаза, смотрел на стену. Лишь сейчас ему удалось разобрать, что переплетение мощных стволов-домов не случайно, оно имеет какой-то порядок… Да, это было слово. Английское слово LIBERTY — свобода.

Что это? Откуда появилось все это? Еще вчера стена была самой обычной, а сегодня на ней расцвела картина, от которой невозможно оторвать глаз.

И тут до Романа дошло.

Так вот зачем ей понадобились баллончики-аэрозоли! Вот зачем она гоняла его вчера на станцию… Вот для чего попросила приставить к стене лестницу. Но… но как же она справилась с этим? С такой огромной стеной? В одиночку, всего за один вечер… Худенькая, такая слабая на вид девчонка… Заноза. А она, оказывается, может. И еще как может!

Роман вдруг остро пожалел, что оставил деньги дома. Сейчас он, не задумываясь, вернул бы ей их все. Всю сотню. Вернее, почти всю. Себе бы оставил только те два с половиной доллара, которые ему действительно полагались за работу.

Юля проснулась разбитая, но с ощущением выросших крыльев. С удивлением оглядев себя, она обнаружила, что лежит на кровати в одежде, которая к тому же выпачкана краской… И тут же вспомнила — граффити! Ее стена! Ура! Она сделала это!

Но получилось ли? Нужно немедленно отправиться вниз, посмотреть на рисунок. Вчера вечером она закончила так поздно, что даже не успела разглядеть все творение целиком.

Девочка вскочила, но левую лодыжку пронзила такая боль, что Юля, охнув, повалилась обратно на кровать. Что это? Неужели она все-таки растянула ногу, когда упала с лестницы? Вот некстати! Она рассчитывала сегодня вернуться в Москву, к друзьям… После того, что она сделала, отец наверняка выгонит ее с дачи.

Она сняла носок, осмотрела ступню. Нога была распухшей и довольно синей. Наспех обмотав лодыжку шейным платком, Юля с трудом натянула расшнурованную кроссовку. Пошарив в тумбочке, нащупала обезболивающую таблетку и, морщась, проглотила, запив водой из бутылки. Только бы родители ничего не заметили! Иначе уложат ее в постель, и прощай, свобода.

Идти было трудно, если не сказать — почти невозможно. Большую часть пути до лестницы Юля прыгала на одной ноге. Она была уже на середине пролета, когда услышала сигнал подъезжающей машины.

Приезд хозяина застал Романа возле стены. Он только что убрал лестницу и теперь собирал в пластиковый мешок баллончики — видимо, накануне уставшая и измученная художница не смогла подобрать их все. Парень рыскал между кустов, подбирая аэрозоли и кэпсы. Среди них попадались почти полные, их Роман бережно откладывал в сторону: может быть, они еще понадобятся девочке? Ангел со стены улыбался парню, подбадривая его.

Один раз Роман не удержался и, пугливо оглядевшись, осторожно нажал на головку распылителя, направляя огненно-рыжую струю на уголок асфальта. Ничего особенного, краска как краска. Как же у нее так классно получилось?

За этим занятием и застал его хозяин.

Уже утром Петр Васильевич Шестов понял, что день будет неудачным. Хмурое небо, почти тропический ливень — достойное похмелье после вчерашних неудавшихся переговоров! Голова раскалывалась, сейчас бы самое время отлежаться — неделя была изматывающей и очень нервной. Однако Гюнтер, германский партнер, очень хотел увидеть его новый коттедж, и Петр Васильевич пообещал взять его с собой. Да и с дочкой надо повидаться. Хорошо хоть Юля теперь под присмотром и не болтается целыми днями неизвестно где!

Сборы проходили вяло — Наталья, Юлина мама, тоже не хотела ехать, ворчала, что погода отвратительная и Гюнтера можно свозить в другой день, а Юля наверняка даже и не помнит, что у нее есть папа и мама.

— В конце концов, вы можете поехать туда вдвоем с Гюнтером, а меня оставьте дома!

— Но ты же понимаешь, без тебя мы с ним не поймем ни слова!

Мама Юли работала переводчицей, а папа так и не смог освоить ни одного иностранного языка.

В таком вот пасмурном настроении родители Юли сели в машину.

Поездка проходила в молчании. Лишь Гюнтер, вечно жизнерадостный и улыбающийся, то и дело с восторженным восклицанием фотографировал какое-нибудь очередное российское чудо. К счастью, ему не нужно было ответных реплик, он был вполне доволен той «экзотикой», что видел вокруг.

Уже на полпути к поселку сердце Петра Васильевича почуяло недоброе. Он старательно гнал нехорошие предчувствия, но они не уходили. Сам того не замечая, он все сильнее и сильнее жал на газ и в конце концов разогнался так, что едва сумел вырулить из заноса.

Визг шин на повороте, его собственное чертыханье, испуганный вскрик жены, протяжное восклицание Гюнтера — и перед Петром Васильевичем предстала стена его дома.

Его любимая белая стена.

Но теперь она перестала быть белой. Кто-то испоганил дом, какой-то вандал изрисовал всю стену, словно какой-нибудь строительный забор. И это позорище видно из любой точки поселка и даже со станции!

Кто же осмелился поднять руку на его собственность? И как могло такое произойти в охраняемом поселке?

Педаль газа снова впечаталась в пол. Джип дернулся, Гюнтер, нацеливший на стену фотоаппарат, опрокинулся на сиденье. Через несколько мгновений джип нетерпеливо сигналил у ворот. А еще через минуту хозяин, в нетерпении собственноручно открывший ворота, уже стоял рядом с Романом.

— Петр Василич, здравствуйте! — Парень открыто, широко улыбнулся. — Правда, здорово? Вам нравится? — Он указал на стену.

— Нравится?! Мне — нравится?! — лицо Петра Васильевича темнело, наливалось негодованием, кулаки медленно сжимались.

Роман понял, что хозяин не только не разделяет его радости по поводу разрисованной стены, но скорее даже наоборот, испытывает совершенно противоположные чувства. Улыбка медленно сползла с мальчишеского лица, уступив место озадаченности — парень начал понимать, что художница, похоже, здорово влипла.

— Ты…Ты… Это ты, мерзавец, испоганил мою стену?

Голос хозяина звучал негромко, однако настолько угрожающе, что Роман испугался.

— Я? — начал было он. — Вы ошибаетесь! Это не…

Не слушая его, хозяин сделал шаг вперед и замахнулся. Парень отпрянул, оглянулся и увидел в окне Юлькино лицо. Побледневшая девочка, закусив губу, глядела на отца широко открытыми, полными ужаса глазами. Казалось, она вот-вот заплачет. И тогда, прижавшись спиной к стене, Роман выставил перед собой баллончик и громко выкрикнул:

— Да! Это сделал я. Представьте себе! Но вы не имеете права меня бить!