Проект - Кортни Саммерс

Порой только его и вижу.

Прижав ладонь к отражению изуродованной щеки, тихо говорю:

– Ты – Ло.

Глория.

Глория – латинское имя; «Слава».

Когда Ло начала лопотать, Би безумно хотелось, чтобы первым словом сестренки было ее имя. «Слова ”мама” и ”папа” не считаются», – упорствовала она. Склонившись над посапывающей в кроватке сестрой, Би всячески пыталась поспособствовать этому. Как только она не изощрялась: за заунывно долгим повторением имени – Би, Би, Би – следовала цепочка столь же повторяющихся вопросов: «Кто я? Как меня зовут? Назовешь мое имя, Ло?»

Ло произнесла имя Би в тот же день, когда Би сдалась, приняв тот факт, что этого не случится. Стоял прекрасный солнечный день. Папа, растянувшись на траве с Ло в руках, подремывал на солнышке. Би качалась на качелях с целью достать ногами до неба. Ей давно хотелось это сделать, но родители запрещали раскачиваться сильно, поскольку качели висели на очень старом дереве. Может, дерево и старое, но Би знала сердцем: оно сильное.

Она начала с осторожного и неторопливого ритма, чтобы не привлечь внимания к своей тайной цели, а потом стала набирать скорость, качаясь все быстрее и быстрее, взмывая все выше и выше – выше, чем когда-либо за всю свою жизнь.

– Пониже, Жужжа, – сказал папа прежде, чем она успела поцеловать облака, и это привлекло внимание Ло.

Головка малышки повернулась в сторону Би, глаза расширились и вдруг…

– Би!

Беатрис – латинское и итальянское имя; «Благословенная».

Би никогда не забудет, как Ло произнесла ее имя. Не приветствием, не восклицанием – мольбой, словно Ло почувствовала желание Би улететь и отчаянно испугалась быть покинутой.

Их не воспитывали с верой в Бога. И недостаток веры никак не мешал Би жить. Просто так было, и все. Вера была бездоказательна, Бог невидим, и религия представлялась Би чем-то вроде магического шоу, успех которого полностью зависит от желания аудитории верить в то, что за обычными фокусами стоит нечто большее. И так было до той минуты, когда она стояла в изножье больничной кровати Ло, вытирая с глаз слезы после ухода врача. Его слова эхом отдавались в голове.

«Чудо. Не что иное, как чудо».

Сестра дышала, находясь по эту сторону жизни.

Благодаря ему.

Лев – еврейское и русское имя; «Сердце», «Лев».

* * *

Би дрожит.

На ферме Гарреттов холодно, к тому же так далеко от больницы она не уезжала с самой аварии. Ло, столько времени находящаяся без сознания, напичканная лекарствами и не знающая о своих травмах, вот-вот очнется. Би хочет быть рядом, когда сестра откроет глаза, но Льву она нужна здесь: чтобы она увидела, что он видит, узнала, что он знает. В первый раз Би отказалась ехать сюда. Мысль о том, чтобы быть где-то еще, кроме как у постели сестры, была невыносима и причиняла почти физическую боль. Лев сказал, что понимает ее, но также сказал: «Это единственное, о чем я тебя прошу». Би тогда затопил нестерпимый стыд. Как она могла отказывать ему после всего, что он для нее сделал?

В следующий раз она не отказала.

Теперь Би немилосердно тянет к Ло, и она всеми силами пытается этого не показывать. Ее отдали под начало Кейси, которая, видимо, очень дорога Льву. Когда-нибудь в будущем Би постарается держаться так же, как Кейси – уверенно и грациозно, пока же она чувствует себя маленькой и неловкой рядом с ней и нервничает под ее пристальным взглядом.

Они останавливаются у ворот, ограждающих территорию, и наблюдают за членами Проекта, которые таскают в сарай скамьи. Через несколько часов здесь, по словам Льва, будет проходить «семейное собрание». Он попросил Би приехать пораньше, хочет познакомить ее с семьей. Би упивается этой мыслью. Ночи вне больницы она проводит в пустом доме, где ее собственной семьи нет и никогда не будет.

– Что тебе известно о Льве? – спрашивает Кейси. – Помимо того, что он совершил для тебя?

Еще недавно Лев и «Единство» были для Би чем-то абстрактным, существовавшим где-то вдалеке и не затрагивавшим ее. Би – та, кем она являлась – была довольно далека от осмысления его миссии. Она лишь помнила девушку, пытавшуюся летом покончить с собой на мосту, и разворачивавшуюся на экране телевизора сцену, перед тем как – стыдно признаться – переключила канал. Теперь Би известно гораздо больше, и она жаждет узнать, вошел ли Лев Уоррен еще в чью-то жизнь так же драматично, как и в ее, и сколько принес с собой чудес. Би размышляет, стоит ли ей заговаривать о найденной в журнале «Вайс» статье. Не потому что верит написанному – нет, не верит, а потому, что упоминание о ней кажется невежливым и некрасивым. Би же хочется понравиться Кейси.

Она бросает на Кейси взгляд, и та ободряюще улыбается, словно знает, о чем Би думает.

И она, конечно же, знает.

– Статья в «Вайс» показала, – произносит Кейси, – что людям настолько комфортно в тюрьмах, в которые они сами себя заточили, что они инстинктивно отвергают возможность освобождения. Журналисты, изучавшие Проект «Единство», не смогли увидеть сути. Ты согласна?

Би кивает.

– Тогда давай я расскажу тебе о Льве так, как доˆлжно.

И Би впервые слышит его историю здесь, на ферме Гарреттов.

* * *

1980, Индиана. Родился мальчик.

Мама не любит его. Она показывает это кулаками.

Ему больно. Он зол и одинок. Он жаждет быть увиденным.

Забредя в церковь в семнадцать, он ощущает тягу к Богу, сам еще не понимая своих чувств. Это место полно тепла. И любви. Когда он присоединяется к прихожанам в молитве, случается чудо: злость уходит. Он больше не одинок. Жизнь мальчика наполняется смыслом. Приходит осознание: он – божий инструмент.

Бог призывает следовать за Ним, и он подчиняется.

Кейси и Би идут вдвоем по дорожке к сараю. Их пальцы переплетены.

Мальчик становится мужчиной. Судьба приводит его в семинарию, где он готов всю жизнь посвятить служению Богу, но вскоре он осознает, что в церкви нет Бога, есть лишь люди, скрывающие за ее стенами свои грехи. Мужчина чувствует ее гниль, чувствует, как та душит Божью благодать, поэтому он поворачивается лицом к миру и находит в нем еще больше гнили: войны ради получения прибыли; неимущих, чьи карманы опустошил экономический кризис; протянутые за помощью руки и руки, не протянутые в ответ. Мужчина не на том пути, по которому стремился идти. И он уже не знает, где тот самый путь. Он возвращается домой, к своей матери, которая ненавидит его, туда, где она унижала его, убивая в нем личность, и опускается на колени. Он молится. Молится тридцать часов. Без отдыха, сна и еды.

Они останавливаются у дверей сарая. Внутри стоит Лев, в центре людского круга – вокруг него собралась семья.