Тольтекское искусство жизни и смерти - Барбара Эмрис

Мать отправилась в путь, и можно снова отдыхать, любоваться бесконечным светом, слушать музыку. Даже сейчас, даже сквозь туман этого сна я слышу песни моей юности. Их ритм завладевает всем моим вниманием. Их слова – это послания, которые рассказывают сразу и о боли, и о том, как ее превозмочь. Я слышу, как сквозь мелодию и слова всегда – пусть неявно – просвечивает истина. Музыка и пульсирующая в ней жизнь – это моя стихия.

Пройден долгий жизненный путь – он начался гораздо раньше, чем я научился понимать музыку, еще до того, как слух соединил меня с физическим миром, прежде, чем я осознал, как трудно быть человеком. Он начался раньше, чем я познакомился с материей. Возможно, мои самые ранние воспоминания связаны с рождением моего тела, первыми попытками дышать, криками корчившейся в муках матери. Там началась полная событий дорога из младенчества в зрелость, от ученичества к мастерству. Я проделал путь от чистого потенциала через захватывающие приключения физического существования до конца, который ждет усталого путника. Когда-то были нескончаемые ночи любви, а теперь вот – эта тихая ночь, с шепотом смерти внутри меня и вокруг. Это была хорошая жизнь: я дарил и получал любовь без всяких условий и оправданий.

Любовь не требует оправданий, ведь мы и есть любовь. Люди редко позволяют себе испытать ее силу. Слово «любовь» знакомо им лишь как падший символ, который изначально призван был означать жизнь, но потом был исковеркан бесчисленными смысловыми искажениями. Стоило извратить одно это слово, как пошла неразбериха со всеми символами. Символы превращаются в убеждения, а те, в свою очередь, становятся узколобыми тиранами, которые упиваются человеческими страданиями. Все это началось с обесценивания первого слова – «любовь».

Да, в моей жизни было много любви. Всегда находились женщины, жадные до прикосновений, жаждавшие любить и быть любимыми. Всегда были женщины, которые искали правду о себе в моих глазах. И я любил всех этих женщин, встретившихся на моем пути. У них были разные лица, разные имена, но для меня существовала лишь одна – падшая женщина, пойманная в паутину искажений и ищущая путь обратно, к истине. Даже сейчас она пытается нащупать обратный путь к небесам, продолжая тем временем верить в ложь, которая удерживает ее в аду.

Конечно, она – это все мы. Она – знания. И сейчас я могу сказать без всякого стыда, что когда-то она была Мигелем. Со знаниями у меня с самого начала все обстояло хорошо. Начиная с первого вдоха мне не терпелось узнать, что значат звуки, символы, потом – строки, набросанные на бумаге. Как всякий здоровый младенец, я видел и слышал все. Я чувствовал так, как окружающие меня взрослые давно разучились чувствовать. Чувственный опыт омывал меня днем и ночью, но, разумеется, кто-то должен был засвидетельствовать чудеса ощущений. Наблюдая мир взрослых, я понял, что чувственному опыту нужен рассказчик.

Первое произнесенное мною слово так взволновало меня, а безмерная радость по этому поводу моих родителей и наших друзей так меня потрясла, что я попался. Как быстро и истово поверил я в слова! Как проворно я их проговаривал, создавая карикатуру на маленького мальчика! Поразительно и то, как слова превратились в бесконечное подтверждение опыта, то есть в мысль. Очень скоро я стал точно таким же рассказчиком, как те, что составляли мою детскую вселенную. Я охотно впитывал в себя различные допущения и мнения, и наградой за мои усилия стало возникновение отдельной личности, существование которой невозможно оспорить. Я хорошо знал, кто я такой. Все мои знакомые тоже хорошо знали, кто я, – по крайней мере, так я думал.

Я любил слова и те миры, которые слова создавали для меня. Мне нравилась их сила, с помощью которой можно убеждать других, менять точки зрения. Слова помогали ухаживать за девушками и побеждать в спорах с юношами, такими же жадными до знаний, как я, – и это было здорово. Когда я учился, слова давали мне преимущество перед товарищами и учителями, а потом и профессорами. Учился я всегда хорошо. Быстро запоминал и быстро вспоминал, что нужно. Правда, это продолжалось лишь до тех пор, пока я не пошел учиться на врача. Там-то, похоже, я это преимущество утратил. Я очень старался, зубрил, но зачеты сдавал с трудом. Оценки я получал плохие, впал в уныние, моя уверенность в себе стремительно испарялась. Мне очень хотелось пойти по стопам моих братьев, но после первого семестра в мединституте стало ясно, что сделать карьеру врача мне вряд ли удастся. Наконец все стало настолько плохо, что со мной решил поговорить с глазу на глаз преподаватель физики. Он не мог понять, почему моя успеваемость совсем не отражает ту сообразительность и тот энтузиазм, которые я демонстрировал на занятиях. У меня не было удовлетворительного ответа на этот вопрос. Я сказал ему, что очень стараюсь, столько усилий трачу на то, чтобы заучить материал.

– А ты не заучивай, – перебил меня он. – Дай волю воображению.

Кажется, никогда раньше не слышал я, чтобы слова использовали подобным образом – предлагая, а не убеждая. Этот преподаватель предлагал мне забыть о форме и попробовать отнестись к моей жизни как к видению. Он давал мне разрешение прожить истину, вместо того чтобы просто наблюдать факты. После того разговора мои оценки круто пошли в гору, но, что важнее, изменился мир, который я знал. Это был мой первый шаг на долгом пути прочь от голых знаний, от повелительного голоса, звучавшего у меня в голове. Шаг был, конечно, маленький, ведь я был сильно привязан к законам знаний, они в том возрасте значили для меня все. Я верил в то, что они способны вылечить любую болезнь и решить любую проблему. Они определяли меня. Я был знаниями – со всей экспрессией и неутомимым напором юности. Без этого «я», порожденного словами и идеями, я не смог бы существовать, – во всяком случае, так мне казалось.

Я смотрю, как моя мать идет к горизонту, к своей цели, и мне спокойно. Я вижу вдали это дерево из своего нынешнего пристанища в ветвях древа жизни и чувствую только любовь. Это дерево, зеркально отражающее мое древо, – только символ знаний, и ничего больше, а символы не властны надо мной. Не властны сейчас, но было в моей жизни время, когда я готов был отдать что угодно, лишь бы вырваться из хватки знаний. Я мог бы сказать «избавиться от влияния их силы», но в знаниях – ложная сила, которая рождается в те опьяняющие мгновения раннего детства, когда язык кажется единственной дорогой в рай. Видимо, есть лишь один путь вперед от этого первого соблазна. Это, конечно, простая человеческая судьба. Из беспредельного света нас забрасывает в физический мир, и из этой полной растерянности тьмы мы должны отыскать путь обратно. Ничто не заставляет нас гореть на той же частоте, что и свет, который привел нас сюда, – но разве это так уж невозможно? Рассеять светом мрак, сотворенный словами, – это осознанный выбор, путь искателя.

Мой преподаватель физики в мединституте предложил мне посмотреть на мир как на видение в учебных целях, но вскоре я обнаружил, что мы погружены в видение постоянно. Сначала мы что-либо представляем себе, а затем становимся этим. Художники видения, чем бы оно ни было, – это художники жизни. Видеть видение – значит создавать реальность любыми доступными средствами. У собаки собачье видение. Дерево видит себя по-своему. Оно знает свое тело – каждый листок и частицу, которые делают его вселенной. Оно знает омолаживающую силу солнечного света, дождя, питающей почвы. Оно понимает, что связано с жизнью в целом, и, как и тело человека, меняется, когда меняется свет. Но человеческое видение приспосабливается к изменяющимся знаниям. Когда мозг человека превращает свет в язык, он учится видеть посредством слов. Мы даже не понимаем, как мы одарены. Наши слова описывают нашу реальность. Мы всегда в видении, мы постоянно заново определяем реальность. Когда мы спим, слова становятся лишь слабым эхом видения наяву, но это видение все-таки продолжается. Как и у всех существ, наше видение длится беспрерывно. В нем мы создаем идею того, кем являемся по отношению ко всему остальному миру. Когда с нами соглашаются другие умы, мы осмеливаемся назвать наше видение истиной. В зависимости от того, как мы используем знания, мы можем быть жертвами или ответственными мастерами своего личного видения.