Монгол - Тейлор Колдуэлл

Глаза Есугея сверкали все свирепее. Он отдал младенца служанке и велел немедля привести шамана, потому что шаман Кокчу должен подтвердить, что Есугей говорил о сыне сущую правду. «Несомненно, он это сделает», — подумал про себя Кюрелен. Он с любопытством наблюдал за Есугеем. Вместе с варваром юрту словно заполнили ветра пустыни, и Кюрелену показалось, что он оторвался от земли и стремится к небу.

Служанка не успела подняться на ноги, чтобы позвать шамана, как хан сам стремительно выбежал из юрты, громко призывая шамана. Кюрелен подумал, что Есугей вернется не очень скоро, потому что шаман должен был ему о многом сообщить, и калека решил, что пришло время разбудить сестру. Он подошел к ее ложу. Служанка начала на него шипеть, прикрывая руками лицо вопящего младенца. Кюрелена не интересовал ребенок, он глядел только на Оэлун. Калека склонился к сестре и коснулся рукой ее лба. Лицо у него потемнело, стало очень грустным, и он сказал тихо, но твердо:

— Просыпайся, сестра. Просыпайся. Пора!

Оэлун не пошевелилась. Ворчавшая служанка живо придвинулась к ложу, и на ее лице появилось выражение мрачного удовлетворения. Оэлун не двигалась, а улыбка служанки стала еще шире.

«Он ее заколдовал, — решила женщина. — Если она не проснется, его убьют». Она облизнула губы, а в глазах зажглись злобные огоньки.

Кюрелен не снимал руку со лба сестры. Он молчал, глаза у него сузились, а грустное лицо стало непроницаемым. В юрте началась ужасная борьба — борьба между волей спящей женщины и ее брата, который пытался ее разбудить. Над ложем два невидимых антагониста сошлись в смертельной схватке. Они не двигались и не сводили друг с друга жестокого взгляда, и борьба продолжалась. Что-то витавшее в воздухе заставило стихнуть младенца, и тот только жалко похныкивал, будто нечто неизъяснимое сильно его испугало. На морщинистом лбу Кюрелена выступили крупные капли пота, которые медленно покатились по щекам, подобно каплям ртути. Служанка зашевелилась, предчувствуя жестокую развязку.

Кюрелен пытался навязать свою волю сестре.

— Просыпайся. Ты должна проснуться. Ты не можешь одержать надо мной верх, Оэлун, проснись!

Женщина продолжала спать и хитро улыбаться во сне.

Кюрелен резко поднял голову. Он слышал шум приближающихся к юрте людей. Это был Есугей, которого сопровождал Кокчу, смертельный враг Кюрелена. С ними шли торжествующие воины, а лай собак предварял их приход. У Кюрелена пересохло в горле, во рту появился вкус горечи. Он весь пылал от злобы и ужаса. Глаза расширились и засверкали.

Он снова склонился к сестре, схватил ее за руки и сжал так, что захрустели кости. Хруст в замершей тишине юрты показался оглушающим. Потом калека прижал пальцы к ее векам и насильно открыл глаза. Он торопился, он чувствовал, что его охватывает паника, и злился. Он мысленно с презрением обратился к сестре:

«Ты просто трусиха, потому что не желаешь просыпаться. Но ты должна это сделать ради меня. Мои враги уже стоят у входа в юрту. Они сейчас сюда войдут. Если ты не проснешься, они меня убьют. Во имя нашей любви, я тебе приказываю, Оэлун, проснись! Я ненавижу жизнь, но еще больше я ненавижу смерть, а более всего я ненавижу боль».

Казалось, что она смотрит на него тусклыми глазами мертвеца.

У входа появился Есугей, мрачный и подозрительный. С губ Оэлун слетел слабый стон, и она пошевелилась. Служанка разочарованно перевела дыхание и радостно воскликнула, обращаясь к Есугею, который приближался к ложу, держа в руках обнаженный меч.

— Он ее заколдовал.

За Есугеем виднелась высокая фигура шамана, на длинном лице которого змеилась враждебная усмешка.

Кюрелен выпрямился. Лицо его осунулось от напряжения. Когда он взглянул на сестру, то понял, что победил. Он громко произнес:

— Она много страдала, поэтому ей требовался длительный отдых. Но сейчас она просыпается, чтобы приветствовать своего господина.

Есугей промолчал. Он метал мрачные взгляды на Кюрелена. Оэлун опять застонала и пошевелила головой, как будто избавляясь от мук, а потом открыла глаза. Сначала они оставались мутными, но потом в них появились проблески сознания. Оэлун не сводила взгляда с брата.

Он ей улыбнулся, как улыбаются ребенку, который вовремя свернул с опасной и смертельной тропы.

— Ты очень долго спала, сестра моя, — ласково сказал он ей.

Шаман вышел вперед. Он кипел от ярости и разочарования.

— Ты ее заколдовал! Тебе повезло, что она не умерла! — обвинил он Кюрелена.

Тот сделал вид, что не слышит жалкого врага, и ласково обратился к Есугею:

— Она будет жить долго и принесет тебе много сильных сыновей!

Есугей в недоумении почесывал ухо и засунул меч в ножны, потом взглянул на Оэлун, и по его лицу расползлась глупая ухмылка. Он так сильно любил жену! Есугей склонился над ложем и страстно поцеловал Оэлун в губы.

— Я привез много разных сокровищ, и тебе достанется больше всех. Оэлун, ты дала мне самое чудесное сокровище!

Шаман насмешливо скривил губы, не сводя с Кюрелена яростного взгляда, а тот насмешливо ему улыбнулся и ткнул в «святую» грудь длинным искривленным пальцем.

— Кокчу, тебе в честь великого события придется принести в жертву барана или жеребенка, — заметил Кюрелен. — Побыстрей принимайся за дело. Ты, говорят, ловко управляешься с ножом и сможешь надолго продлить муки священной жертвы!

В ярости Кокчу оттолкнул кривой палец от своей груди, резко отступил назад, как бы желая защититься от грязной руки богохульника. Лицо его искривилось, как у сумасшедшего, а глаза грозно сверкали. Кюрелен пронзительно захохотал:

— Кокчу, не трать на меня свои силы! Убирайся отсюда и хорошо подумай. Ты должен предсказать великую судьбу благородному сыну Якка Монголов! Я знаю, что ты способен творить чудеса, как это делают все священники!

Потом он покинул юрту, хохоча громче прежнего.

Кюрелен был очень возбужден. Он здорово позабавился и продолжал хохотать, пробираясь между юртами. Казалось, он не видит недовольных и мрачных людей, которые встречались ему на каждом шагу. Калека остановился, увидев двух пленников: буддистский монах и священник-несторианец сидели у своих вещей, отирая рукавами запыленные лица. Никто на них не обращал внимания, лишь собаки, окружив их, злобно лаяли. Кюрелен пнул ногой вожака собачьей стаи, и тот с визгом отлетел в сторону, а за ним отбежали остальные собаки.

Кюрелен с интересом уставился на пленников. У буддистского монаха было спокойное доброе лицо цвета пожелтевшей слоновой кости. В косых глазах царил покой. Одет монах был в шерстяной халат, разорванный в лохмотья, босые ноги покрывала кровь, присыпанная пылью. Чужеземец снял коническую шапку, и яркое солнце сияло нимбом над его лысой головой. На поясе у него висели четки и молитвенное колесо, а руки спокойно лежали на коленях. Казалось, он целиком был погружен в свои мысли и не замечал окружающего Христианский священник выглядел смелее. Кюрелен глядел на этого человека как на варвара, ведь тот в отличие от монаха не принадлежал к цивилизованным китайцам. У священника было темное, злое лицо и бегающие голодные глаза. Он не переставая чесал жидкую бородку, ловил в растрепанных волосах вшей, а потом с удовольствием и страстью давил их. Его одежда была в относительном порядке, и вещей у него было гораздо больше, чем у монаха. Более того, у него имелся внушительный кинжал в костяных ножнах, а сам он был моложе монаха, крупнее и сильнее его. С пояса у него свисал деревянный крест.