Иностранец в смутное время - Эдуард Лимонов

Индиана заявил, что да, доволен. Что спасибо ему, Соленову, отцу родному, дядьке Черномору, «Папийону»…

Округ их стола, разумеется, творилось и происходило. Конферансье, рыжий молодой человек в черных брюках с подтяжками, в котелке и перчатках, ловко подбросил трость, поймал ее заперчатаченной ладонью и поклонился публике. Выскочили четыре девушки в черных чулках и галстуках, взмахнули ногами на каблуках, и поместились за Рыжим. «Шоумэн Игор», как хвастливо объявляла афиша на стене за Индианой, был выписан на гастроли прямиком из Бруклина, с Брайтон-Бич. Пока Индиана писал свои книги в Париже, они успели наладить международные связи. Глядя на Рыжего, прошедшего по сцене колесом и втаптывающего в нее нью-йоркские ритмы свободно и без натуги, Индиана признал, что Рыжий — хорошего класса профессионал. И кобылицы в чулках топтались и вертели крупами в лад, в ритм, и вовремя срывали с голов цилиндры. Из-за соседнего, за плечами Пахана стола раздались сдержанные аплодисменты. Стол, чуть короче соленовского, был редко усажен пожилыми мужчинами в серых костюмах. Половина их была в темных очках. В компании, подсчитал Индиана, только, один череп прикрывали темные волосы. Обладателем черепа и крупного туловища, затянутого в кожанку, был грузин. Седовласые, догадался Индиана, принадлежали к одному с ним племени, но возраст снял с них большую часть национальных деталей и результат был: собрание средиземноморских стариков. Такие могли быть и сицилийцами, и испанскими стариками, и греками, и бейрутцами.

«Очень важные люди», — сказал очкастый заместитель Соленова, только что прибывший и поместившийся подле Индианы. «За тем столом, куда вы смотрите. Очень большие люди. Наши мафиози». Так как Индиана лишь кивнул головой, то заместитель выдвинул голову к вазе с цветами и уточнил надежность источника информации, подчеркнув, что он свой. «Это я вам звонил, помните, в Париж по поводу ваших текстов».

На эстраду вышли и смешно затанцевали пары. Индиана пережил множество подобных вечеров в подобном интерьере в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, где русские евреи открыли десятки таких вот «Олимпов». Очень преступных Олимпов или слегка преступных. Тут на его исторической Родине население стремилось подражать стилю жизни мелких криминалов Бруклина. Имеют право. Однако почему они не пытаются подражать стилю отеля «Плаза»?

Он проговорил весь вечер с заместителем Соленова, энтузиастски отмечавшим обилие мафий в новой советской жизни. Заместителю мафии виделись ростками и побегами молодой советской демократии. Доктор Индиана был уверен, что «мафии» — явление отрицательное, чрезвычайно вредное для здоровья советского государства, но развивать тему «мафий» отказался. Он не желал обидеть пригласившего его Пахана и его Организацию, — одну из мафий, пусть и легальную.

Соленов познакомил актрису и Индиану со средиземноморскими старцами. И еще с десятком подобного же типа мужчин. Индиана запомнил лишь своего читателя по имени Рустамбеков. Тот оказался кинематографистом и депутатом от Азербайджана в новом советском парламенте. И читателем книг Индианы!

В глубине зала располагался стол с несколькими особыми женщинами. К столу время от времени приходил тучный хозяин ресторана и посылал дам на задания.

Дамы, оправляя платья, подымались и приглашали танцевать указанного хозяином темноочкастого. Разговаривая с зам-Соленова, Индиана развлекался, наблюдая этих женщин. Падшие женщины на заданиях всегда привлекали его, по сути дела он всегда и жил с падшими. Может быть, потому что мать Индиане досталась очень приличная? Зигмунд Фрейд давно умер, авторитеты поменьше Индиану не убедили бы, спросить было некого. Но то, что он — «мовэ гарсон» — предпочитает «фий пердю», Индиана знал твердо, и потому без сюрприза обнаруживал, что косит глазами на их стол. В частности, его взгляд привлекла темноволосая стерва в платье из блестков, как бы из рыбьей чешуи. Однако его исчезнувшая здесь в Москве подруга наверняка их всех… он поискал слово… стервее. Командировочное приключение в перспективе показалось ему пошлой ненужностью. Глубоко заполночь, когда рыжий Игор, лежа под декорацией пальмы, пел нечто монотонно-жгучее в микрофон, Соленов взобрался на сцену, пошатываясь, и лег рядом с ним, ногами в зал. Присутствующие советские дамы и господа спокойно внимали песенному диалогу. Двое согласно спели подхваченную тотчас оркестром любимую песню седого кактуса из телесерии «Семь последних Дней». Соленов был автором и романа и серии.

Возвратившись к столу, Пахан потребовал счет. Обнаружилось, что за стол на пятьдесят персон уже заплатил некий Фима, — поклонник певца Токарева! Сам певец исчез рано, весь вечер он вел себя тихо, обнимался и целовался с юной еврейкой, но Фима ехидно поднял руку от своего стола. Мол, я тут! Индиана, никогда не побывавший в шкуре босса, платящего за всех (за него, всегда приглашенного, всегда платили), насмешливо наблюдал за разочарованной физиономией пахана, лишенного удовольствия заплатить. Они выбрались из ресторана, загрузились в автобус и поехали сквозь снега «домой» в «Украину»… В автобусе Пахан задремал. Соленовская голова подпрыгивала на плече актрисы, шапка свалилась на пол. Актриса сказала вдруг, ни к кому не обращаясь в темноте: «Устал, старый…» Американская актриса, отметил Индиана, все чаще выражалась на языке русской девушки. И ночью отель был окружен кольцом стервятников, ждущих, когда тело советской власти обессилеет. Трое, они прошли сквозь строй, игнорируя мелких преступников. Пахан ушел спать к актрисе.

Индиане приснилась его подруга в совсем непристойном виде. Силы сна предпочли представить ему ее в порносцене, заимствованной из некогда виденного Индианой порнофильма. Сидя на члене лежащего под ней мужчины, подруга приняла член номер два (мужчины номер два) в другое отверстие, выше первого, вовсе природой для этой цели не предназначенное. Сон разбудил его, и Индиана долго лежал в тоске, хмурый и неприятно возбужденный… Под утро он засомневался в правильности толкования им своего сна. Не Родина ли это послушно получает удовольствие меж владеющих ею мафий?

В девять уже можно было тревожить людей. Тяжело таща диск пальцем, он набрал номер, считав его с книжки.

«Алле…» — сказал детский голос. «Можно Александра?» «Папа…» — ребенок, очевидно, думал, ориентируясь во времени и пространстве, — «папа ушел». «Можно маму?» «Маму, да, можно». Последовала пауза. «Алле?» — сказала женщина, вытирая руки. Индиана представил, что она вытирает руки, пришла с кухни. «Здорово. Это Индиана!» «Ты… А ты где», — она все же решилась назвать его, — «Индиана!?» «Здесь, в Москве. В гостинице «Украина». Надо бы увидеться». «Ты понимаешь, Сашки сейчас нет, он уехал в патриархию…» «В Патриархию?» «Ну да, мы устраиваем фестиваль религиозных фильмов». «А-аааа! Вот оно как…» Оба молчали. Индиана вспомнил, что ему сообщали об их новой религиозности. Это она-то, девушка, о которой говорили, что ее идеал счастливой жизни — мчаться ночью вдесятером в машине, вмещающей четверых и пить водку из горлышка! Религиозная семья! Папа в Патриархии! «ОК, я позвоню позже». «Да-да», — подхватила она с готовностью, ты позвони вечером, когда Сашка вернется… Или завтра…»

«Или никогда», — сказал он, положив трубку. Собственно, этого и следовало ожидать, возвратившись через двадцать лет. На столе под стеклом гостиница «Украина» оповещала его, сколько стоят различные услуги, от пришива пуговицы до стирки покрывала. Операции стоили чудовищно малых денег. В прейскуранте присутствовали даже десятые доли копеек. Индиана подумал, что, может быть, прейскурант отпечатан еще во времена, предшествующие двум денежным реформам: 1947 и 1960 годов? Прейскурант соседствовал с длинной и нежной повестью о безопасности телевизионного ящика… Некоторые вещи предсказуемы по возвращении через двадцать лет…