Иностранец в смутное время - Эдуард Лимонов

«И что же случилось дальше?»

«Пока ничего. Здесь сказка остановились за недостатком новых сведений».

«Но что с ним станется, с бедненьким?»

«Большие беды, очевидно, придется ему пережить. Его проблема в том, что он не только поверил в ложь хитрых врагов, но и не разобрался в отношениях между силой и справедливостью. Он стал стремиться к абстрактной стерильной справедливости, не понимая, что сила и есть высшая справедливость…»

«Ну же, ну! Доскажи сказку…» — попросила она.

«Как только наш народ это поймет, он проснется, стряхнет врагов с мощного тела и опять станет Великим и всеми уважаемым народом…»

Эта книга — результат моего мрачного путешествия в Союз Советских. Начав писать ее в феврале 1990 года, я немало поборолся с желанием сказать «всю правду» и все же, не желая вносить в жизнь свою и моих персонажей сложности, дал себе и большинству из них вымышленные имена. Полуприкрывшись именем Индианы, я не старался особенно замаскировываться и сохранил совпадение географических, временных и многих других координат в жизни Индианы и моей. (Оставил ему моих родителей среди прочего.) Но по мере написания книги мне пришлось все больше сдвигать маски с лиц и в конце концов отказаться от нескольких масок совсем.

Дело в том, что, не дожидаясь, пока я закончу книгу, ее герои стали умирать, да так спешно, да в такой разительно трагической манере, что предохранять их личности сделалось бесполезно. И, может быть, даже преступно, ибо я давно, еще в начале моей литературной карьеры, внушил себе, что писатель ОБЯЗАН рассказать о бывших с ним на земле реальных людях, зафиксировать факт их жизней.

Уже в январе умерла моя (и Индианы) тетка Алевтина, а вслед за нею мать ее Вера (моя бабка), не вынеся одиночества, на девяноста восьмом году жизни. В январе же умер и славный гвардии подполковник Иван Иванович Захаров. Когда в Париже умер Антуан Витез, я вернул ему его настоящее имя в начатом повествовании, в память о моих с ним странных нескольких встречах в буфете девятого этажа крепости «Украины». Мне было грустно от этих четырех смертей, но что ж поделать, смерть есть профессиональная болезнь человеков, говорил я себе. Однако когда в ночь с 21 на 22 апреля скоропостижно умер в Париже (через шесть часов после того, как я с ним расстался на бульваре Монпарнас) Александр ПЛЕШКОВ, он же Яков Михайлович, Яша моего романа, я испугался. «Яше»-Плешкову стало плохо в его номере 712 в отеле «Пуллман», и он скончался через двадцать минут после доставки в госпиталь, якобы от «грибного отравления», на 43-м году жизни. «Яша» был в Париже в служебной командировке, среди прочего пожелал сделать репортаж «Париж Э.Лимонова», и я провел с ним пять часов последнего дня его жизни, водя его по своему Парижу, а он записывал мою болтовню, держа у моего лица диктофон… Я решил тогда оставить умершему Плешкову маску Яши, Якова Михайловича в моем романе, ибо так завязаны Яков Михайлович и ПАХАН СОЛЕНОВ, что, сняв маску с одного, невозможно не обнажить лица другого. В самом конце мая вдруг позвонил мне главный редактор журнала «Ж'Аккюз» (я ежемесячно писал для них) Даниэль Пелегрини и сказал, что из Москвы только что вернулся известный автор детективных романов Робин Кук и привез новость: ЮЛИАН СЕМЕНОВ (БРОНЕНОСЕЦ СОЛЕНОВ, ПАХАН СОЛЕНОВ моей книги) — УМЕР. Голос Пелегрини был подавленно-испуганным. Как раз через несколько дней должен был выйти из типографии номер «Ж'Аккюз» с моей статьей «Смерть в Париже», в ней я описывал мои встречи в Париже с Плешковым и его странную смерть. Вторая странная смерть с дистанцией всего лишь в месяц необыкновенно взволновала редактора журнала «Ж'Аккюз», ибо специальностью журнала и были странные смерти. Я тотчас стал звонить дочери СОЛЕНОВА-СЕМЕНОВА и его переводчице. Оказалось, что Кактус и умер, и не умер одновременно, за волосок жизни, но успел уцепиться. Он вышел из комы (в кому он впал в ходе операции в Кремлевской больнице), но остался полностью парализованным. Он не может ни двигаться, ни разговаривать.

Прошло целое лето. Из Москвы ко мне стали доходить странные слухи. Цитирую письма. От моего лит. агента в Москве:

«Вы упоминаете о смерти Плешкова после встречи с Вами. Я слышал, что он должен был передать на хранение за рубеж какие-то, материалы, связанные с Гдляном и Ивановым. Скорее всего, это слухи. Впрочем, в нашей стране только так и бывает».

От сотрудника ОРГАНИЗАЦИИ:

«Что касается Юлиана, я после случившегося его не видел, но мой друг, отец Александр Мень, человек в таких вопросах более чем компетентный, сообщил мне, что живо лишь тело Юлиана, и что он, безусловно, никогда уже не будет работать. Видимо, мозг его разрушен полностью».

Письмо датировано 7 сентября 90 г. А 9 сентября, в 6:30 утра, член редакционного совета журнала «Совершенно секретно» («Подписано к печати» моего романа) Александр Мень был убит ударом топора по голове в подмосковном поселке. Гдлян и Иванов — известные московские антикоррупционные депутаты. Согласно советским слухам и смутной информации, у них, якобы, есть доказательства причастности к коррупции самого Президента Горбачева. (Гдлян сотрудничал с ОРГАНИЗАЦИЕЙ. В первом номере другого органа Организации, журнала «Детектив и Политика», напечатана его большая статья о коррупции в Таджикистане. По соседству с моей первой публикацией в СССР, рассказом «Дети Коменданта».) Обвинять советского Президента в почти одновременной смерти трех (если считать Семенова) членов редколлегии одного журнала я не рискну, не тот он, мне кажется, человек, скорее нерешительный, нежели слишком решительный. Но журнал «Совершенно секретно» и ОРГАНИЗАЦИЯ были любопытны, настойчивы, и личные связи Семенова открывали ему доступ ко многим досье с грифом «Совершенно секретно». Одно из них могло оказаться слишком секретным и сегодня. Например, к убитой Зое Федоровой ходили в гости в последние месяцы ее жизни всякие люди, Галина Брежнева среди них. Впрочем, все это уже из сферы детективного романа, и за написание его разумнее взяться тому же Робину Куку, а не мне… Я всего лишь хочу подчеркнуть, что мрачные предчувствия Индианы, к сожалению, оправдались, что страна, куда он съездил, — трагическая и мрачная страна, и народ ее — полностью потерявшийся народ. И страна еще более мрачнеет, а народ еще более теряется ежедневно.