Дом на краю темноты - Райли Сейгер

— В доме?

— Да, — ответила Джейни Джун.

Я попросил Мэгги пойти поиграть на лужайке — чтобы она была на глазах, но вне зоны слышимости, а потом спросил:

— Как?

— Убийство-самоубийство.

— Господи боже, — сказала Джесс, ее лицо побелело. — Это ужасно.

Это вызвало еще один кивок Джейни Джун.

— Это действительно было ужасно, миссис Холт. И это шокирующе. Кертис Карвер, человек с фотографии, которую вы нашли, убил свою дочь, а потом и себя. Его бедная жена нашла их обоих. С тех пор она не возвращалась.

Я думал о семье на фотографии. Какой счастливой и невинной выглядела маленькая девочка. Потом я вспомнил отца, стоявшего поодаль с хмурым выражением на лице.

— У него были проблемы с психикой? — спросил я.

— Очевидно, — ответила Джейни Джун. — Хотя внешне это не проявлялось. Никто этого не видел, если вы об этом спрашиваете. С виду семья выглядела самой счастливой. Кертиса очень любили и уважали. То же самое с Мартой Карвер, которая владеет пекарней в центре города. А маленькая девочка была просто прелестной. Кэти. Так ее звали. Маленькая Кэти Карвер. Мы все были потрясены, когда это случилось.

— Бедная миссис Карвер, — сказала Джесс. — Не могу представить, что ей пришлось пережить.

Я уверен, что она имела в виду каждое слово. Джесс была ужасно сердобольной, особенно когда дело касалось других женщин. Но я также почувствовал облегчение в ее голосе. Она была до глубины души уверена, что никогда не испытает такого ужаса, как потеря мужа и дочери в один и тот же день.

Но вот чего она не знала — и не могла пока что знать — так это того, насколько близка она будет к тому, чтобы точно такой сценарий повторился и с ней. Но в тот майский день единственное, о чем мы думали — это как найти идеальный дом для нашей семьи. Когда Джейни Джун повела Мэгги прогуляться по саду, чтобы мы с Джесс могли посовещаться на веранде, я сразу же сказал ей, что мы должны купить это место.

— Не смешно, — сказала она, иронически хмыкнув.

— Я серьезно.

— После того, как узнал такое? Тут умерли люди, Юэн.

— Люди умирали во многих местах.

— Я это прекрасно знаю. Но я бы предпочла, чтобы наш дом не был одним из таких мест.

Ну, в случае с Бейнберри Холл это был не вариант. Его история оставалась историей, и мы не имели над ней никакого контроля. Одно из двух — искать в другом месте или попытаться сделать его таким счастливым, чтобы все плохие времена в его прошлом больше не имели значения.

— Давай рассуждать здраво, — сказал я. — Я влюбился в этот дом. И ты тоже.

Джесс меня остановила поднятым пальцем.

— Я сказала, что его можно полюбить. Но не утверждала, что я это испытываю.

— Хотя бы признай, что это чудесный дом.

— Признаю, — сказала она. — И при любых других обстоятельствах я бы уже сказала Джейни Джун, что мы его покупаем. Я просто боюсь, что если мы будем жить здесь, то случившееся всегда будет висеть над нами. Я знаю, звучит суеверно, но я боюсь, что это каким-то образом просочится в нашу жизнь.

Я обнял ее за плечи и притянул к себе.

— Этого не случится.

— Откуда тебе знать?

— Потому что мы не позволим. Тот человек — этот Кертис Карвер — был нездоров. Только больной мог бы сделать то, что сделал он. Но мы не можем позволить действиям спятившего человека лишить нас дома нашей мечты.

Джесс ничего не ответила. Она просто обняла меня за талию и положила голову мне на грудь. В конце концов она спросила:

— Ты просто не примешь от меня отказа, так ведь?

— Могу только сказать: я знаю, что все остальные дома, которые мы будем смотреть, будут бледнеть в сравнении с этим.

От этого Джесс вздохнула.

— Ты уверен, что правда так его хочешь?

Да. Мы годами жили в маленькой квартирке. Я не мог отделаться от мысли, что начать все заново в таком большом и эксцентричном доме, как Бейнберри Холл — это именно то, что нам было нужно.

— Я уверен.

— Тогда, видимо, мы его покупаем, — сказала она.

На моем лице расплылась улыбка — такая широкая, что я сам удивился, как такое возможно.

— Видимо, да.

Через минуту мы уже были у машины Джейни Джун, и у меня от радости кружилась голова, когда я сказал:

— Мы его берем!

Я вышла из кабинета Артура Розенфельда в полной прострации, ноги тряслись, пока я шла по кирпичному тротуару к ресторану, где меня ждала мама. Несмотря на то что это был прекрасный майский день, на моей коже выступал холодный пот.

Хотя я и ожидала, что во время сегодняшней встречи меня захлестнет волна эмоций — гнев, чувство вины, куча сожалений — тревога в планы не входила. Тем не менее густой, заставляющий учащенно биться сердце страх из-за владения Бейнберри Холлом — моя главная эмоция в данный момент. Если бы во мне была хоть капля суеверия, то я бы беспокоилась о призраках, проклятиях и о том, какие опасности могут таиться в этих стенах. Но так как я человек логики, меня мучает другая мысль. И нервов от нее еще больше, чем от сверхъестественного.

Что, собственно, мне делать с этим местом?

Кроме того, что написано в книге, я ничего не знаю о Бейнберри Холл. Ни его состояние. Ни кто там жил в последние двадцать пять лет. Я даже не знаю, сколько он стоит, и теперь я корила себя за то, что была слишком шокирована, чтобы расспросить Артура.

Мой телефон чирикает в кармане как раз в тот момент, когда я сворачиваю за угол на Бикон-стрит. Я проверяю его, в тайне надеясь, что это мама отменила нашу встречу в последнюю минуту. Нет, не повезло. Вместо этого я вижу сообщение от Элли с последними новостями о дуплексе в «Телеграф-Хилл», который мы реконструируем. Дуплекс означает двойную работу, двойную стоимость и двойную головную боль. А еще это значит двойную зарплату, поэтому мы и согласились там работать.

«Нужна плитка в обеих ваннах. Дальше будем ставить ванны на ножках».

«Могу помочь», — пишу я, надеясь на уважительную причину, чтобы отменить встречу.

Элли отвечает, что справится и без меня. Еще одно разочарование.

«Как все прошло?» — пишет она.

«Странно, — пишу я ответ, понимая, что все утренние события в сообщении не опишешь. — Расскажу все после обеда».

«Скажи Джессике, что я все еще согласна на удочерение», — прибавила Элли с подмигивающим смайликом. Одна из наших вечных шуток, что моя мама была бы счастливее, если бы Элли, с ее вечно чистейшими инструментами и улыбкой на сто киловатт, была ее дочерью.