Денис Давыдов - Александр Бондаренко

Один безымянный автор посвятил ей (или им?) целых «Две песни». «Лиза! Небо любит нас. / Постоянство наградилось: / Ты моя! — Блаженный час!» — говорилось в одной песне. «О Лиза! кто с тобою / И бедности не рад?» — вопрошалось в другой. Анонимный автор стихотворения «Лилея» с горечью жаловался: «О Лиза! я с тобою / Душей делиться сотворен, / Но бездной разлучен!» Зато Владимир Васильевич Измайлов, прячась за прозрачным «Вл. Изм.», восклицал: «Цвети, цвети, о день любезной! / Подобно Лизаньке младой». И это еще не все Лизаветы из «Аонид»!

Вот отсюда и появилась Лиза в первом Денисовом стихотворении, в строках которого при всем желании не угадаешь будущего автора «Гусарской исповеди» или, к примеру, «Пчелки», в которой опять же говорится о… Лизе:

и так далее, причем чем дальше — тем откровеннее и смелее.

Удивительно, но эта игривая басня, написанная уже в начале XIX столетия, также восходит ко все тем же «Аонидам», ибо и там была басня «Пчела», подписанная «К-а С-а». Но в ней Лиза представляется скучной морализаторшей, выясняющей: «Зачем ты так неосторожно / Летаешь по цветам, пчела?» — и поясняющей, что можно нарваться на ядовитое соцветие. Зато в басне у Дениса пчелка весьма шаловлива… Впрочем, если кому из читателей интересно, пусть сам узнает, куда она попала и что произошло потом!

Эти строчки будут написаны позже, а пока Давыдов делает первую пробу пера, между тем как в то время жизнь его уже далеко не столь счастлива и безоблачна, как раньше.

«Отец его разделил судьбу многих заслуженных офицеров русской армии, пострадавших в условиях гатчинского режима, — писал в предисловии к изданным в 1940 году «Военным запискам» известный литературовед Владимир Николаевич Орлов. — В 1798 году он был осужден (кажется, несправедливо) в связи с хищениями, обнаруженными в его полку, и имение его было взято в казну. Старинная дворянская семья Давыдовых впала в форменную нищету…»[36]

Кстати, в 1962 году, когда праздновалось 150-летие Отечественной войны, тот же автор готовил предисловие к юбилейной книге «Денис Давыдов. Сочинения», где писал ничтоже сумняшеся:

«В 1798 году по доносу была раскрыта противозаконная деятельность довольно многочисленного офицерского кружка, образовавшегося в Смоленске. Следствие выяснило, что участники кружка изучали французских просветителей и атеистов, обсуждали вопрос о перемене политического режима в стране (вплоть до цареубийства), собирали и распространяли стихи возмутительного содержания… Во главе смоленского кружка стояли два видных офицера суворовской школы — единоутробные братья А. М. Каховский и столь известный впоследствии А. П. Ермолов. Оба они были родственно связаны с Денисом Давыдовым (двоюродные братья). Более того: отец Дениса — бригадир Василий Денисович — тоже оказался прикосновенным к делу „смоленских заговорщиков“, и это обстоятельство, по-видимому в первую очередь{12}, определило его дальнейшую несчастливую судьбу. В том же 1798 году он был исключен из военной службы (внешним поводом послужили какие-то беспорядки, обнаруженные в его полку), причем с конфискацией всего имения»[37].

Если верить автору, то государь Павел Петрович был просто отчаянный либерал! Ведь при его сыне императоре Николае I «злоумышлявших на цареубийство» декабристов записали в 1-й разряд, приговорив к смертной казни, замененной на вечную каторгу. А тут злоумышленников наказали не в пример мягче, причем Давыдову почему-то вообще заменили «политическую статью» гораздо менее тяжким обвинением.

Возможно ли это? Да нет, просто писатели не любят признавать грехи своих героев или их родственников, а потому Вл. Орлов и другие литераторы советского времени и утверждали, что папа Давыдова пострадал «за политику». О «смоленском кружке» мы более подробно расскажем в следующей главе, но вот как трактует произошедшее с отцом нашего героя один «дореволюционный» автор:

«Василий Денисович Давыдов, владея значительными поместьями в Орловской и Московской губерниях, был зажиточным человеком, но не сумел сохранить свое состояние, благодаря широкому русскому хлебосольству и вследствие страсти к карточной игре. Знакомство со многими видными деятелями Екатерининской эпохи еще более заставляло его жить в духе старых дворянских традиций, в которых впоследствии были воспитаны и его дети. Он командовал Полтавским легкоконным полком, стоявшим в Полтавской губернии, в селе Грушевке, и дослужился до чина бригадира. Однако в последнем чине, уже в царствование императора Павла, за беспорядки в полку был предан суду, с конфискованием имения. Этот печальный случай довел до крайности всю его семью, но не лишил любви и преданности друзей, которые, несмотря на опалу Василия Денисовича, открыто выражали ему свое сочувствие, что в то суровое время могло бы дорого обойтись…»[38]

Суровым это время было исключительно потому, что император стремился как можно быстрее навести в государстве порядок и, так сказать, «активно боролся с коррупцией». Можем ли мы осуждать Павла за принимаемые им крутые меры? Вряд ли, хотя нередко он и перегибал палку…

Как мы видим, в различных воспоминаниях говорится, что произошедшее довело давыдовскую семью до крайности, чуть ли не ввергло ее в нищету. Однако нельзя обойти вниманием следующее обстоятельство:

«В 1799 г. Щербининское имение (то есть село Бородино. — А. Б.) за долги Александры Осиповны Щербининой, вдовы Евдокима Алексеевича, было продано в Москве с аукциона, и его купил бригадир Василий Денисович Давыдов, женатый на дочери Щербининых — Елене Евдокимовне, причем крепостные документы он совершил на имя своей дочери Александры Васильевны, вышедшей впоследствии замуж за Дмитрия Никитича Бегичева»[39].

Из этого можно сделать вывод, что кое-какие денежки у опального бригадира Давыдова все-таки остались.

На судьбе нашего героя произошедшее не слишком отразилось: «жизненные пути» ему перекрыты не были, как это случалось с детьми «опальных» в предыдущие царствования или с членами семей «врагов народа» в XX веке.

«Когда ему исполнилось 16 лет, кончилась юношеская пора (sic!) и наступило время подумать об избрании житейской деятельности, и отцу его предложили, по примеру многих дворян того времени, записать Дениса Васильевича в Иностранную Коллегию, то Денис Васильевич наотрез отказался быть архивным юношею, — как называли тогда молодых людей, состоявших на службе в Московском архиве Коллегии, и твердо заявил намерение служить только в военной службе… Отец исполнил желание сына»[40].