Собирающая Стихии - Олег Авраменко

Я так часто повторяю в мыслях эти слова, что порой мне начинает казаться, будто я и есть принц Гамлет с его вечным вопросом: «Быть или не быть?…» Правда, у меня нет дяди-злодея, и тень коварно убиенного отца не тревожит меня по ночам, требуя отмщения. Зато мне хватает забот с двумя Офелиями и целым выводком детей, которыми шекспировский Гамлет, по причине ранней смерти, обзавестись не успел.

Да и моё королевство побольше Датского. У меня целый Дом — с большой буквы, причём единственный сущий в Срединных мирах, что только добавляет проблем, ибо нельзя списать внутренние неурядицы на происки других Домов. К тому же, в отличие от Гамлета, я не наследный принц, с которого, в сущности, взятки гладки. Я царствующий король, абсолютный монарх, обладающий всей полнотой власти в Доме и, следовательно, всей полнотой ответственности за власть.

Впрочем, государственные дела донимают меня гораздо меньше, нежели личные. Но это ещё не значит, что я плохой король; надеюсь, что нет. Просто в моём королевстве дела идут в целом неплохо, а если случаются какие-нибудь досадные эксцессы, то большей частью это издержки роста. Дом Источника очень молод, совсем недавно мы отметили тридцатилетний юбилей со дня его основания — короткий срок для любого государства, а что уж говорить о колдовских Домах, иные из которых насчитывают десятки тысячелетий своей истории. Поэтому, когда назревает очередной кризис, я стараюсь не драматизировать ситуацию, а, засучив рукава, берусь за решение проблемы, походя убеждая всех и каждого, что никаких причин для беспокойства нет. Зачастую одной лишь непоколебимой уверенности в благоприятном исходе дела (помноженной, разумеется, на авторитет) оказывается вполне достаточно, чтобы предрешить оный исход. Нужно только уметь заразить своих сторонников оптимизмом, а противникам с самого начала внушить чувство обречённости. Я это умею.

Что ж до моей личной жизни, то, увы, она неотделима от жизни всего государства. И нелады в семье правителя не лучшим образом влияют на имидж верховной власти в Доме, олицетворением которой являюсь я, король Артур II, император Авалонский, владыка Земли Артура, покровитель Срединных миров, Главный Страж Источника — и так далее.

Нельзя сказать, что я привык к тому, что люблю двух женщин одновременно. Боюсь, к этому привыкнуть невозможно… во всяком случае, человеку моего склада — пусть и любвеобильному, но по натуре своей убеждённому приверженцу моногамии. Последние три десятилетия я словно хожу по лезвию бритвы. Это сущая каторга — но при всём том я не считаю себя несчастным страдальцем. По-своему я даже счастлив… правда, только по-своему.

Так уж получилось, что Диана — женщина, которую я любил и которую давно считал погибшей, — была чудом возвращена к жизни. Чудо сие сотворила Дейдра, Хозяйка Источника, — женщина, которую я любил после Дианы и которую бросил, когда влюбился в Дану, мою нынешнюю жену. Не знаю, чем был продиктован поступок Дейдры — милосердием или жаждой мести, а может, и тем, и другим, — но я на неё не в обиде. У меня просто язык не поворачивается упрекнуть её в этом. Я искренне, всей душой благодарен ей за то, что она разрушила нашу с Даной семейную идиллию и превратила мою жизнь в нескончаемую пытку.

Да и вообще, с какой стороны ни глянь, Дейдру не в чем винить. В моих мучениях повинен лишь я сам, и только я один. Когда Диана вернулась из царства теней, я оказался перед выбором — она или Дана. Но я не смог выбрать. Не могу это сделать и по сей день — обе равно дóроги мне, хоть и по-разному, обеих я одинаково сильно люблю. А обвинять в моих бедах Дейдру, значит перекладывать с больной головы на здоровую. Это не в моих привычках.

Ещё одна моя головная боль — дети. В общей сложности, их у меня тринадцать — семь дочек и шесть сыновей — чёртова дюжина. Впрочем, я не суеверен, и меня не смущает зловещая магия этого числа. К тому же три года назад, ещё до рождения Дункана, дела обстояли ничуть не лучше. И всё-таки я нет-нет да задумываюсь: какой же сюрприз преподнесёт мне мой тринадцатый отпрыск, когда вырастет? А что сюрприз будет, я почти не сомневаюсь. С каждым взрослым сыном у меня полно хлопот. С дочками тоже, но сыновья… сыновья…

Джона. Он так жаждал моей крови, что пролил кровь десятков ни в чём не повинных людей и едва не спровоцировал войну между Израилем и Царством Света. Я признаю, что Джона имел полное право мстить мне за разбитую жизнь своей матери Ребекки. Но, ослеплённый ненавистью, он перешёл все допустимые границы и из мстителя превратился в преступника.

Шон. Мой сын — мой соперник. Живой упрёк моей совести. Он тоже любит Диану и этим причиняет мне страдания. Мне больно не за себя, а за него. Будь у Шона хоть малейший шанс, я ушёл бы с его пути, но — увы. Извини, сынок, в этом нет ни твоей, ни моей вины, это наша общая беда. Надеюсь, ты ещё встретишь своё счастье…

Артур. Мой тёзка. Рыцарь без страха и упрёка. Ярый поборник справедливости, защитник слабых и угнетённых. Он странствует по мирам, беспощадно искореняя зло, учит людей жить в мире и согласии друг с другом, а если тёмные и невежественные людишки не желают добровольно встать на праведный путь, то он силой принуждает их возлюбить ближнего, как самого себя. Ему невдомёк, чем стелится дорога в ад…

Марвин. Моё разочарование. Ему только пятнадцать лет, а он уже твёрдо решил стать священником. В принципе, нет ничего плохого в том, что человек решил посвятить себя целиком служению Богу, в которого искренне верит. Однако Марвин слишком резок, нетерпим и обладает чересчур бурным темпераментом для будущего пастыря человеческих душ. К тому же его одержимость религией живо напоминает мне фанатизм Александра. Я очень за него беспокоюсь…

И, наконец, Кевин. Мой наследник. Моя гордость — и моя боль. Он так похож на меня — и внешне, и характером, и складом ума, и даже комплексами, — что это приводит его в бешенство. И вовсе не потому, что он видит во мне плохой пример для подражания, дело в другом. Как и любая незаурядная личность, Кевин стремится к самоутверждению, он хочет быть похожим только на себя, и, ясное дело, его раздражают постоянные, а порой неуместные, сравнения со мной. Я прекрасно понимаю, что он чувствует, когда слышит умилённое: «Ах, вылитый отец!». Я понимаю, почему он всячески отмежёвывается от меня, по малейшему поводу и без всякого повода идёт на конфронтацию, при любом удобном случае подчёркивает наши разногласия. Всё это я понимаю — но от понимания мне легче не становится…

Особенно сильно меня огорчает, что целых четырнадцать лет Кевин ни единым словом не обмолвился о своём открытии, которое коренным образом меняет все наши прежние представления о месте и роли человека в общей картине мироздания. А когда его прикрутило, то за советом и поддержкой он обратился не ко мне — хотя кто, как не я, мог лучше других понять его, — а к Бренде и Дейдре (я имею в виду мою дочь Дейдру, а не Хозяйку Источника, — вечная неразбериха!). Я ни в коем случае не умаляю достоинств обеих девочек, они умницы и отличные помощницы, на них можно положиться во всём. Я целиком одобряю выбор Кевина… но не могу одобрить его отношение ко мне.

Даже теперь, когда наконец решил посвятить меня в свои дела (спустя полтора месяца после того, как я дал ему понять, что кое-что знаю), он не пришёл ко мне лично для серьёзного разговора, а направил в качестве парламентёра Бренду. Сам же Кевин, по моим сведениям, сейчас сидит у матери и рассказывает ей то, что через пару минут поведает мне Бренда.