Вундеркинды - Майкл Чабон

Я предпочел бы пиво, однако добыть кофе в лабиринтах университетских коридоров было гораздо проще, и мы отправились в небольшое кафе, которое в последнее время я обходил стороной, поскольку там обитала одна милая и ужасно проницательная студентка философского факультета, убедившая меня не растрачивать попусту мой бесценный дар. Через два года она ненадолго стала моей женой.

— В углу под лестницей есть симпатичный столик, — сказал Крабтри. — Я там часто сижу: не люблю, когда на меня смотрят.

— Почему?

— Хочу оставаться для моих подданных загадочной фигурой, — с королевским достоинством изрек Крабтри.

— А-а, понятно. Тогда почему же ты разговариваешь со мной?

— «Сестра тьмы». Я почти сразу догадался, как только услышал про волосы, которые росли у него на лбу, образовывая «странный треугольный выступ, нарушавший пропорции лица».

— Наверное, фраза отложилась у меня в подсознании, поэтому получилась невольная цитата, я ведь работал по памяти.

— Ну, в таком случае у тебя очень плохая память.

— Зато у меня есть талант.

— Возможно. — Он скосил глаза и посмотрел на пламя спички, которую поднес к кончику сигареты. В то время он курил «Олд голд» — крепкие сигареты без фильтра. Теперь Крабтри перешел на легкие сигареты с низким содержанием никотина и ярко-голубой полосой вдоль фильтра; я их называю педерастическими сосульками, когда хочу, чтобы Терри сделал вид, будто он вне себя от гнева.

— Если у тебя нет таланта, то как же ты прошел творческий конкурс? — задал я коварный вопрос.

— У меня был талант, — сказал он беспечным тоном и дунул на спичку, — которого хватило всего на один рассказ. Но это не имеет никакого значения, я все равно не собираюсь быть писателем. — Крабтри сделал паузу, словно хотел придать особый вес своему заявлению, у меня сложилось впечатление, что он очень давно ждал возможности завести этот разговор. Я представил, как он стоит дома перед зеркалом с зажженной сигаретой в руке и, время от времени выдыхая в потолок причудливые кольца дыма, прикидывает, как поизящнее обмотать вокруг шеи свой красный кашемировый шарф. — Я посещаю занятия, чтобы как можно больше узнать о писателях. — Он откинулся на спинку стула и начал петлю за петлей разматывать шарф. — Я собираюсь стать вторым Максом Перкинсом[4].

У него было чрезвычайно серьезное выражение лица, но в уголках глаз плясали едва заметные искорки, словно он, внутренне усмехаясь, ждал, осмелюсь ли я признаться, что понятия не имею, кто такой Максвелл Перкинс.

— О, неужели? — небрежно бросил я, полный решимости противопоставить его высокомерию и самоуверенности грандиозность моих планов. Я тоже достаточно времени провел перед зеркалом, упражняясь в острословии и впиваясь в собственное отражение устрашающе-проницательным взглядом истинного писателя. Я натягивал толстый вязаный свитер с высоким воротом и льстил себе мыслью, что у меня хемингуэевский изгиб бровей. — Ну, в таком случае я собираюсь стать вторым Биллом Фолкнером.

Крабтри улыбнулся.

— В таком случае тебе предстоит проделать гораздо более долгий путь, чем мне.

— Да иди ты к черту, — сказал я, вытягивая сигарету из пачки, лежащей в нагрудном кармане его рубашки.

Пока мы пили кофе, я рассказывал о себе и моих странствиях по дорогам Америки, щедро приукрасив повествование откровенными деталями, касающимися моего богатого сексуального опыта. Я почувствовал, что разговор о девчонках приводит Терри в некоторое смущение, и спросил, есть ли у него подружка, но он отвечал неохотно, отделываясь какими-то невнятными фразами. Я не стал настаивать и, быстро переключившись на другую тему, начал вспоминать историю Альберта Ветча. Мой рассказ глубоко тронул его.

— Итак, — произнес Крабтри с торжественным видом и, сунув руку в карман пальто, достал тонкую книжечку в потрепанной желтовато-коричневой суперобложке. Он протянул книгу через стол, держа обеими руками, словно это была чашка, до краев наполненная горячим чаем. — Ты, должно быть, видел это издание.

Это был сборник из двадцати рассказов Августа Ван Зорна, выпущенный издательством «Аркхэм Хауз».

— «Загадки Планкеттсбурга и другие истории», — прочел я название книги. — Когда она вышла?

— Года два назад. Они специализируются на таких вещах.

Я полистал плохо сброшюрованные страницы книги, которую Альберту Ветчу так и не довелось подержать в руках. На обложке были помещены восторженные отзывы неведомых критиков и четкая черно-белая фотография автора: мужчина в очках с зачесанными назад волосами — невзрачное лицо человека, который много лет сопротивлялся собственной судьбе, сидя в маленькой комнате в башне отеля «Макклиланд» один на один с серой пустотой, заполнявшей его повседневную жизнь, со своими страданиями и сомнениями и разрушающим душу и тело недугом, который я называю синдромом полуночника. Но на фотографии ничего этого вы не могли видеть, здесь он выглядел очень спокойным, даже красивым, его волосы были слегка растрепаны — прическа, вполне соответствующая образу ученого, занимающегося творчеством Уильяма Блейка.

— Оставь книгу себе, — сказал Терри. — Думаю, это будет справедливо, учитывая твое близкое знакомство с автором.

— Спасибо, Крабтри. — Я почувствовал внезапный прилив нежности к этому щуплому парню с его кашемировым шарфом и напускным высокомерием. Со временем его надменность утратила столь явный характер наигранности и превратилась в естественную манерность, которая отнюдь не всегда вызывает восторг окружающих. — А что, — усмехнулся я, — может быть, в один прекрасный день ты станешь моим редактором?

— Может быть, — сказал он. — Ты нуждаешься в хорошем редакторе, это уж точно.

Мы улыбнулись друг другу и скрепили наш договор рукопожатием. В следующую секунду у меня за спиной возникла та самая девушка, которую я так старательно избегал последние несколько месяцев, и вылила мне на голову кувшин ледяной воды, утопив не только мою репутацию любимца женщин, но и книгу Августа Ван Зорна; во всяком случае, в моих воспоминаниях гибель книги выглядит именно так.

* * *

Щетки бегали по ветровому стеклу машины, исполняя свой привычный танец, пока мы, припарковавшись на Смитфилд-стрит, покуривали травку и дожидались, когда моя третья жена Эмили покажется в дверях «Бакстер-билдинг» — двадцатиэтажной стеклянной коробки, где она работала составителем объявлений в рекламном агентстве. Главным клиентом «Ричард, Рид и К0» была известная фирма, специализирующаяся на производстве польских колбасок, которые славились своими поражающими воображение размерами, что значительно облегчало задачу составления рекламных слоганов, но одновременно требовало от автора чрезвычайной деликатности в выборе слов и сравнений. Я видел, как через крутящуюся дверь прошла секретарша Эмили — девушка сердито встряхнула не желавший раскрываться зонтик и побежала к автобусной остановке, — затем вышли Сьюзан и Бен, друзья Эмили, за ними показался человек, чье имя вылетело у меня из головы, но я безошибочно узнал в нем Возбужденную Колбасу — роль, которую он исполнял на карнавале, устроенном фирмой на прошлое Рождество. Обитатели «Бакстер-билдинг» появлялись на крыльце и один за другим исчезали в мягкой сероватой дымке раннего вечера — дантисты и ортопеды, бухгалтеры и аудиторы, последним вышел печальный эфиоп, который продавал полудохлые цветы в маленьком киоске в вестибюле здания. Люди бросали взгляд на небо, раскрывали зонты или, просто прикрыв голову газетой, со смехом выскакивали под дождь и торопливо шагали по тротуару в предвкушении развлечений, которые сулил им вечер пятницы, освещенный яркими огнями, слегка подрагивающими в потоках дождя. Но когда пятнадцать минут спустя Эмили так и не вышла, хотя по пятницам она обычно ждала меня на крыльце — по давно заведенной традиции в конце недели я заезжал за ней, и мы отправлялись в какой-нибудь симпатичный ресторанчик, — я вынужден был признать, что неприятность, мысль о которой я старательно гнал от себя в течение всего дня, все же случилась: рано утром, когда я, ничего не подозревая, крепко спал, Эмили ушла от меня. Проснувшись, я обнаружил на кухне прислоненную к кофеварке записку и удручающую пустоту во всех ящиках и шкафах, где хранились ее вещи.