Рыцарь - Джин Вулф

– А что будет, если эльф попробует остаться здесь?

– Он умрет, – ответил Бертольд Храбрый. – Так говорят.

– Это они тебе сказали? Что не могут жить здесь?

– Да.

Позже, когда мы остановились напиться воды из ручья, я сказал:

– Я не стану спрашивать, какие обиды они претерпели, но ты знаешь?

Он пожал плечами:

– Только с их слов.

Вечером мы расположились на привал на берегу Гриффина, взбодренные и освеженные купанием в журчащей воде. Бертольд Храбрый взял из дома кремень и огниво, а я насобирал сухих веток и расщепил на такие тонкие лучины, что они загорелись от первой же высеченной искры.

– Если бы не зима, я бы мог жить так всю жизнь, – сказал Бертольд, словно прочитав мои мысли.

Лежа на спине после ужина, я слышал приглушенное расстоянием уханье совы и тихий шелест ветра в ветвях деревьев, на которых только-только появились первые зеленые листочки. Как ты наверняка понимаешь, все это время я считал, что скоро буду дома. Меня похитили эльфы, думал я. Они отпустили меня в каком-то западном штате или, возможно, вообще в чужой стране. Со временем воспоминания о плене ко мне вернутся. Будь я умнее, я бы остался в Иррингсмауте, где обзавелся бы друзьями и где наверняка есть библиотека с географическими картами или американский консул. Так или иначе, в Гриффинсфорде (я по-прежнему полагал, что так называется наш город) наверняка найдется ключ к разгадке тайны, а коли нет, ничто не мешает мне вернуться обратно в Иррингсмаут. Пусть и полуразрушенный, Иррингсмаут все же оставался морским портом. Возможно, мне удастся сесть там на корабль, идущий в Америку. Что может помешать мне это сделать? Ничто и никто, а мысль о корабле успокаивала.

– У-ух! – сказала сова. В ее голосе, тихом и темном, подобно весенней ночи, слышались опаска и любопытство.

Мне тоже почудились еле слышные шаги, словно кто-то (или что-то) пробирался через лес, хотя одна-единственная капля росы, упавшая с высокой ветки, произвела бы больше шума, чем любой из них.

– У-ух… кто идет?

Ты уже, наверное, женишься, а я все буду в пути и не вернусь, покуда не стану достаточно взрослым, чтобы жить самостоятельно. Лучше всего мне поселиться в нашей хижине, во всяком случае на первый год. А еще лучше вообще подождать с возвращением домой. Домой, в мамин и папин коттедж. Домой, в хижину, куда мы ездили охотиться и рыбачить, покуда выпадет снег.

Однако сейчас стояла весна. Вне всяких сомнений. Олень, подстреленный мною, уже сбросил рога; трава в заброшенном саду замка Блюстоун была мягкой и короткой. Куда же делась зима?

Я сел на земле. Рядом никого не было, кроме Бертольда Храброго, а он спал крепким сном. Сова умолкла, но ночной ветер нашептывал свои секреты деревьям. Я снова лег и изо всех сил постарался вспомнить лицо, которое мельком увидел. Зеленое лицо? Безусловно, подумал я, безусловно оно казалось зеленым.

Старые деревья сменились молодыми, кустами и чахлыми ольхами, когда Бертольд Храбрый сказал:

– Ну вот, мы и пришли.

Никакого города я не увидел. Вообще ничего похожего.

– Вот здесь… – Он взмахнул посохом. – Здесь пролегала улица. Дома на этой стороне улицы выходили задними окнами к реке, а на другой – к полям. Вот тут стоял дом Ульда, а прямо напротив – дом Бальдига. – Он взял меня за руку. – Помнишь Бальдига?

Я не помню, что я ответил, но он в любом случае меня не слушал.

– Ульд был шестипалым, и его дочь Скиена тоже. – Бертольд Храбрый отпустил мое плечо. – Подними мой посох, пожалуйста, юноша. Я покажу тебе место, где мы с ними схватились.

Мы прошли еще немного вперед, пробираясь между кустами и чахлыми деревцами. Наконец он остановился и указал рукой:

– Вот здесь стоял наш дом, наш с тобой. Только раньше он принадлежал папе. Помнишь папу? Знаю, маму ты не помнишь. Она умерла, когда тебя еще не отняли от груди. Ее звали Мэг. Сегодня мы переночуем там, где стоял наш дом, в память о прошлом.

У меня не хватило духа сказать Бертольду Храброму, что на самом деле я не его брат.

– Вот! – Он провел меня в северном направлении ярдов на сто. – Вот здесь я впервые увидел Шилдстара. Я взял с собой пареньков вроде тебя, чтобы они стреляли из лука и бросали камни, но они обратились в бегство, все до единого. Некоторые поначалу пускали стрелы и швыряли камни, но пустились наутек, как только увидели лица ангридов.

Он остался, сражался и потерпел поражение. Остро сознавая это, я сказал:

– Я бы не убежал!

Он обратил свое широкое бородатое лицо ко мне:

– Убежал бы!

– Нет.

– Убежал бы, – повторил он и взмахнул посохом, словно собираясь ударить меня.

– Я не хочу драться с тобой, – сказал я. – Но если ты попытаешься треснуть меня своей палкой, я отберу ее у тебя и сломаю.

– Значит, ты не убежал бы? – Он с трудом сдерживал улыбку.

Убедив себя самого, я решительно помотал головой.

– Нет, если только они не были ростом вон с то дерево.

Бертольд Храбрый опустил посох и оперся на него.

– Нет, вон по ту первую толстую ветвь. Откуда ты знаешь, что не убежал бы?

– Ты же не убежал, – сказал я. – А разве мы с тобой не похожи?

Задолго до заката мы устроились на ночлег на месте нашего старого дома и развели новый костер на месте старого очага. Бертольд Храбрый не один час рассказывал о своей семье и Гриффинсфорде. Поначалу я слушал лишь из вежливости, но по мере того, как удлинялись тени, мой интерес возрастал. Здесь не было ни школы, ни доктора, ни полиции. Очень редко путешественники перебирались здесь вброд через Гриффин, по холодной горной воде, едва достигавшей коленей. В лучшем случае местные жители продавали пришельцам съестное и сдавали комнаты, а в худшем сражались с чужаками, чтобы защитить свои дома и стада.

Если ангриды были великанами, то остерлинги, порой появлявшиеся здесь летом, были истинными дьяволами, пожирающими людей с целью восстановить утраченную человеческую природу. Эльфы набегали на городок подобием тумана и исчезали, словно дым на ветру.

– Главным образом, моховики и саламандры, – доверительно сообщил Бертольд Храбрый. – И еще маленькие бодаханы. Они иногда помогают людям. Находят пропавший скот и просят крови за услуги. – Он завернул рукав, обнажая руку. – Обычно я укалываю себя шипом и отдаю каплю-другую крови. Они всего лишь тина, бодаханы.

Я кивнул с понимающим видом, хотя не вполне понял.

– Тогда ты жил со мной здесь, только еще не задирал так носа. Папа вырастил меня, а я вырастил тебя. Ты начал чувствовать себя лишним, мне кажется, поскольку я ухаживал за Гердой. Прелестней девушки я в жизни не видел, и мы уже обо всем сговорились.