Восхитительная Софи - Мишель Дуглас

Софи улыбнулась. И Лайам счел это чудом, если учесть ее крайнюю усталость и беспокойство за малыша – не говоря уже о том, как она была расстроена, узнав о смерти Лукаса.

– У тебя очень скоро устанут руки, если ты будешь так держать Гарри, – заметила она.

Его руки были вытянуты. Гарри болтался в воздухе. Лайам осторожно прижал ребенка к груди. Тот продолжал орать. Точно так же, как и у Софи, Гарри старался вывернуться из рук Лайама. Невероятно, сколько сил в этом маленьком тельце!

Лайам сел на середину дивана. Со всех сторон его теперь окружали мягкие подушки.

Он попытался покачать Гарри на колене. Малыш не унимался. Неужели Софи выдерживала это в течение нескольких часов? Он держит своего племянника меньше чем две минуты и…

Словно почувствовав его беспомощность, Софи подняла с пола игрушку и опустилась на колени перед ним и Гарри.

– Эй, Гарри, – ласково позвала она, показав малышу Лошадку. Лошадка «проскакала» с одного конца дивана на другой, потанцевала возле ножек малыша, а заодно и на ногах Лайама. Ему это показалось странно интимным. – Лошадка не любит, когда ты плачешь.

Гарри не умолк, однако перестал вырываться, а потом, нагнувшись, схватил мягкую Лошадку и уткнулся в нее личиком. В груди Лайама все перевернулось. Бедный малыш! Он устал, он чувствует себя не в своей тарелке, но как ему помочь?

– Это очень трогательно, да? – прошептала Софи.

Когда теплое тельце племянника прижалось к его груди, Лайам только кивнул в ответ.

Софи сглотнула, глаза ее подозрительно блеснули.

– Я использовала все, чтобы успокоить Гарри: его игрушки, его бутылочку. Я ходила с ним туда-сюда, сменила ему подгузник, переодела, пробовала убаюкать, строила глупые рожицы, говорила дурацкими голосами, пыталась соблазнить шоколадным кремом. Что еще можно сделать?

– Ты пыталась петь?

– Да. Колыбельные песни… О, Гарри… Ты знаешь, что твоя бабушка, Дана, обычно пела, когда хотела меня успокоить?

Гарри перевел дыхание и снова заорал. Неужели ребенок способен плакать так долго?

– Твоя бабушка Дана пела песни «АББА» – для меня и твоей мамы.

При слове «АББА» Гарри умолк. Софи от изумления открыла рот. Лайам уставился на Гарри. Лицо малыша снова скорчилось.

– Пой песню «АББА», – приказал Лайам.

И Софи начала петь «Мамма миа!». Гарри перестал плакать.

Песня подошла к концу. Ребенок молчал. Софи смотрела то на мальчика, то на Лайама широко раскрытыми глазами, а потом улыбнулась – искренне, открыто. Как тогда, когда сошла с почтового самолета и сказала: «Мистер Степлтон, я привезла вам вашего сына».

Но Гарри не его сын.

Железные тиски еще крепче сжали его сердце. Лайама охватило желание заботиться о ком-нибудь, оберегать, защищать. Он ощутил то, что уже потерял надежду испытать: запах детского талька, теплого молока и нежной детской кожи.

– О, Гарри, знаешь, что я тебе сейчас покажу? – Софи дотронулась до коленки малыша. Он не возмутился. – Этому танцу научила меня и твою маму бабушка Дана. Держу пари, ты знаешь его!

Она вскочила с места и принялась напевать другую мелодию. Лайам замер, увидев, как глаза Гарри расширились. Софи исполнила такой зажигательный танец, какого Лайам никогда в жизни не видел. Он включал элементы твиста и степа, а финал был в стиле рок-н-ролла. Гарри очень понравилась импровизация. Он захлопал в ладоши, и Лайаму захотелось присоединиться к нему.

Когда танец закончился, Софи упала перед ними на колени, едва дыша. Лайам почувствовал, что ему внезапно тоже стало трудно дышать. Молодая женщина спросила у малыша:

– О, ведь это весело, да?

Гарри еще сильнее принялся хлопать в ладоши, а потом, наклонившись, прижал свою пухлую ладошку к ее щеке и улыбнулся.

– О! – Софи села на пол, ноги отказались ее держать.

Внезапно Лайаму захотелось, чтобы Гарри точно так же улыбнулся ему!

– Думаешь, мне надо снова спеть эту песню? – спросила она.

Глаза ее были усталыми. Он покачал головой:

– Отдыхай, Софи.

– А если он снова начнет плакать?

Лайам откинулся на спинку дивана, открыл рот и запел «Фернандо».

Софи протянула Гарри бутылочку, и он взял ее. Убрав волосы с лица ребенка, она прошептала: «Тетя Софи любит тебя». Затем опустилась в кресло напротив.

А Гарри прижался к груди Лайама, уютно свернулся и закрыл глазки. Рана в сердце мужчины, которую последние пять лет он старался игнорировать, казалось, стала болеть меньше.

Белинда не могла забеременеть, и это убивало его. Лайам пытался убедить себя в том, что лишь последующие события по-настоящему разбили его сердце. Но сейчас он задумался, а так ли это на самом деле. Измена Белинды так сильно подействовала на него или тот факт, что он был лишен возможности иметь собственных детей?

Лайам остановился как вкопанный, увидев Софи, развешивавшую на веревке белье.

Но не вид выстиранных рубашки и джинсов, а крошечные трусики и футболка, болтающиеся рядом с ними – смехотворно крошечные, – заставили его замереть. Сердце его вновь охватила такая тоска о несбыточном, что ему пришлось сжать кулаки. А пеленки, эти смешные разноцветные пеленки, хлопавшие на ветру, мучительно напоминали о том, чего у него никогда не было.

Софи наклонилась над корзиной с бельем, затем выпрямилась, и ее каштановые волосы блеснули золотом на солнце. Лайам изумленно заморгал: она выстирала его рабочую блузу!

Мир покачнулся. Лайам стиснул зубы, но сразу же приказал себе успокоиться. Похоже на домашнюю идиллию, но он знал, что это всего лишь иллюзия. Нельзя поддаваться ей.

По словам Софи, она узнала о ребенке сестры всего два дня назад. Здесь кроется какая-то тайна, но, судя по всему, женщина еще не готова все ему рассказать. И в то же время она изо всех сил старается помочь Гарри…

Лайам улыбнулся. Какой забавный танец Софи исполнила вчера! Она вложила в него всю свою душу. И завоевала сердце малыша…

Он хочет, чтобы Гарри стал частью его жизни. Он мечтает залатать в своем собственном сердце зияющую дыру, появившуюся после предательства Белинды.

Он должен сделать это в память о Лукасе. Он должен сделать это ради своей семьи. Гарри не только исцелит его сердце. Кровь застучала у Лайама в висках. Гарри поможет ему искупить вину.

Им с Софи надо поговорить!

– Эй, привет!

Он вздрогнул и обнаружил, что она смотрит на него, держа пустую корзину на бедре.

Софи неуверенно прикоснулась к верхней пуговице блузки.

– Прячешься в кустах?

– Я… э-э-э… наслаждаюсь видом.