Костяные часы - Дэвид Митчелл

И почти сразу услышала мамин смех на кухне, в дальнем конце коридора, – это было еще до того, как у меня появилась своя комната на чердаке. Тогда я сообразила, что тетка на кровати мне просто снится, и включила свет, чтобы проверить.

Разумеется, на кровати никого не было.

– Не бойся, – раздался все тот же женский голос. – Я такая же настоящая, как и ты.

Я не завопила и не запаниковала. Да, меня трясло от страха, но подспудно я чувствовала, что это какое-то испытание или проверка. В комнате никого не было, но со мной кто-то разговаривал. Как можно спокойнее я спросила у тетки, уж не привидение ли она.

– Нет, не привидение, – заявила тетка, которой не было, – а гостья твоего разума. Именно поэтому ты меня не видишь.

Я спросила, как зовут мою «гостью».

– Мисс Константен, – сказала она и добавила, что отослала прочь всех радиолюдей, чтобы они меня не отвлекали, и спросила, не возражаю ли я. Я сказала, что нет. И тут мисс Константен объявила, что ей пора, но она с удовольствием будет меня навещать, потому что я – «уникальная юная особа».

Потом она исчезла. Я долго не могла уснуть, но потом все-таки уснула, думая, что у меня теперь есть друг.

И что же делать? Пойти домой? Ага, оно мне нужно, как зубная боль. Ма слепит мне тот еще пирожок, польет его соусом из дерьма, сядет напротив и будет, довольная до потери сознания, смотреть, как я хлебаю полной ложкой, да так, что за ушами трещит. А потом до скончания веков ей и слова поперек сказать будет нельзя, только «да, сэр, нет, сэр, шерсти три мешка, сэр», иначе она тут же снова припомнит «эту историю с Винсентом Костелло». Ладно, значит, на Пикок-стрит мне не жить. Но и домой возвращаться не обязательно. Докажу ма, что я уже взрослая и могу сама о себе позаботиться, хватит уже цацкаться со мной, как с семилетней. Деньги на еду пока есть, денечки стоят жаркие, так что будем считать, что летние каникулы начались чуть раньше обычного. И фиг с ними, с экзаменами! Фиг с ней, со школой! Стелла, конечно, все повернет так, будто я – жалкая истеричка, тупая овца, намертво прилипшая к бойфренду, который от меня давно устал. Так что к девяти утра в понедельник Холли Сайкс станет официальным посмешищем для всей школы «Уиндмилл-Хилл». Можно не сомневаться.

Сирена «скорой помощи» звучит все ближе, все настойчивей, где-то совсем рядом, по ту сторону дворика, а потом вдруг обрывается, будто на полуслове… Поднимаю с земли сумку, встаю. Ну, куда теперь? В Англии каждый подросток, сбежав из дома, отправляется в Лондон, уверенный, что непременно встретится там либо с теми, кто «ищет таланты», либо с доброй феечкой. Нет, лучше пойти в противоположном от Лондона направлении – вдоль реки, к кентским болотам. Когда растешь в пабе, то волей-неволей наслушаешься всяких баек об этих самых «искателях талантов» и «добрых феечках», которые поджидают беглецов в Лондоне. Хорошо бы найти какой-нибудь сарай или пустующий летний домик, где можно немного пожить. А что, тоже вариант. Выхожу к фасаду больницы. Лобовые стекла машин на парковке сверкают под солнечными лучами. В прохладном сумраке приемного покоя толпятся люди, курят, ждут новостей.

Странные они, эти больницы…

Холли Сайкс и сверхъестественная хрень, часть вторая. Прошло несколько недель, и я уже начала думать, что мисс Константен мне просто приснилась, потому что она больше не появлялась. Правда, я не знала того слова, которым она меня назвала, «уникальная»… Я нашла его в словаре и долго размышляла, пришло бы оно мне в голову, если бы мисс Константен его не произнесла? Я и сейчас не знаю ответа на этот вопрос. А потом, уже в сентябре, когда мы снова пошли в школу и мне исполнилось восемь лет, я проснулась среди ночи, как-то сразу поняла, что она снова здесь, и ни капельки не испугалась, а, наоборот, обрадовалась. Мне понравилось быть уникальной. Я спросила у мисс Константен, не ангел ли она, а она рассмеялась и ответила, что она такой же человек, как и я, но научилась выскальзывать из своего тела и навещать друзей. Я спросила, значит ли это, что я теперь ее друг, а она сказала: «А тебе этого хочется?», и я воскликнула: «Да, конечно, больше всего на свете!», и она пообещала: «Ну, тогда и ты будешь моим другом». А потом я спросила мисс Константен, откуда она родом, и она ответила: «Из Швейцарии». А я нарочно спросила: «Это там изобрели шоколад?» И она сказала: «Да ты у нас редкая умница!» С тех пор она навещала меня каждую ночь, ненадолго, и я рассказывала, как у меня прошел день, а она внимательно слушала, сочувствовала, старалась меня подбодрить и развеселить. В общем, она всегда была на моей стороне, не то что ма и Брендан. А еще я забрасывала мисс Константен вопросами. Иногда она мне отвечала; я спросила, как называется цвет ее волос, а она сразу сказала: «хромированная блондинка», хотя часто уклонялась от ответов, говоря: «Пусть это пока останется в тайне, Холли».

Однажды Сьюзен Хилледж, самая большая задира в нашей школе, подстерегла меня на пути домой. Отец Сьюзен был военным, служил в Белфасте, и она, зная, что моя ма – ирландка, ткнула меня носом в землю, встала коленями мне на спину и не отпускала, пока я не скажу, что мы держим уголь в ванне и любим ИРА. Но я отпиралась, как могла, и тогда она зашвырнула мой портфель на дерево, а потом пообещала отомстить мне за соратников отца, убитых в Белфасте, а если я кому-нибудь пожалуюсь, то отцовский взвод спалит наш паб и все мои родные сгорят в огне – и все это из-за меня. Я не была слабачкой, но лет мне было мало, и Сьюзен Хилледж запугала меня до полусмерти. Я ни слова не сказала ни ма, ни папе, но на следующий день до ужаса боялась идти в школу – мало ли что случится. Среди ночи я проснулась в теплой постели и услышала голос мисс Константен; но на этот раз голос не просто звучал у меня в голове, а она сама сидела в кресле у кровати, тихонько приговаривая:

– Просыпайся, соня, просыпайся!

Она была молодая, с очень светлыми золотистыми, почти белыми, волосами и пунцовыми, как розы, губами, которые в лунном свете выглядели чернильно-фиолетовыми; на ней было какое-то бальное платье. Красавица, как на картинке. Наконец я сподобилась спросить, не снится ли она мне, и она сказала:

– Нет, я решила тебя навестить, потому что хочу узнать, отчего так расстроена моя умничка, моя милая уникальная детка.

И я, естественно, рассказала ей об угрозах Сьюзен Хилледж. Мисс Константен меня выслушала, а потом сказала, что всегда презирала задир и забияк, и спросила, не надо ли мне помочь. Я сказала, да, пожалуйста, но, прежде чем я успела спросить, как она это сделает, в коридоре послышались отцовские шаги, и папа приоткрыл дверь в мою спальню, и я зажмурилась от яркого света лампы на лестничной площадке. Как же объяснить папе, почему в час ночи у меня в спальне сидит мисс Константен? Но папа почему-то вел себя так, будто, кроме меня, в спальне никого не было. Он спросил, все ли у меня в порядке, и сказал, что ему почудилось, будто из моей комнаты доносится чей-то голос. Конечно же, мисс Константен уже исчезла, и я сказала, что, наверное, разговаривала во сне.

Потом я и сама в это поверила. Слышать какие-то голоса – это одно, а вот дамы в бальных платьях посреди ночи… На следующее утро я, как обычно, пошла в школу, но Сьюзен Хилледж не увидела. Впрочем, ее никто в школе не видел. А под конец утренней линейки примчалась наша директриса и объявила, что по дороге в школу Сьюзен Хилледж на велосипеде попала под грузовик и ее серьезно покалечило, так что теперь мы должны молиться за ее выздоровление. Услышав это, я оцепенела, кровь застыла в жилах, школьные стены будто сомкнулись надо мной, а больше я ничего не помню. Не помню даже, как упала в обморок.