У каждой лжи две правды - Анна Мария Роу

Слова были чужими, лишними. Кому она могла понадобиться? Зачем?

– Чем могу быть полезна?

– Вас хочет срочно видеть пан сыскной воевода. Прошу следовать за мной.

– Что случилось?

Полицейский не ответил, но дворецкому отказала его профессиональная выдержка. Он плюхнулся на скамейку рядом с девушкой, уткнулся лицом в ладони и сквозь рыдания выдавил:

– Убили нашу матушку… Кормилицу нашу! Благодетельницу! Как жеж мы без неё, родненькой!

– Кого? – охнула девушка.

Убийство? Здесь?

Здесь же… так тихо!

– Пани Альжбету, – процедил недовольный паренёк и, довольно грубо схватив девушку за руку, потащил её по тропинкам в сторону дома. – А ты пока наслаждайся свободой. Утро в камере встречать будешь! Душегубка проклятая!

Он добавил пару выражений похлеще, но Стефе было не до того.

В Гдыньске никогда не случается ничего ужасного. Здесь подают на завтрак кофе, выпекают ватрушки, здороваются с соседями, заходят на чай по вечерам. В палисадниках почти круглый год цветут цветы, осень расцвечена багрянцем клёнов, а зимы мягкие. Даже шторма обходят бухту стороной. Полицейский на площади всегда мил и вежлив. Кучера сонливы и ленивы. Пани говорят неспешно, а паненки беспечно улыбаются.

Здесь не страшно гулять по темноте. Здесь не встречались нищие-попрошайки и карманники, даже в курортный сезон. Как тут могли кого-то убить?

– На кого ж ты нас покинула, матушка!? – выл у озера старик. – Кто ж о нас да позаботится? У кого ж рука да на тебя беззащитную поднялась-то?

Рыдания становились всё безутешнее и тише. Ему вторил голос какой-то собачонки, ищущей луну в новолуние. Стены из вечнозелёного самшита, петлями сворачивающиеся в лабиринт, умело глушили звуки.

Ноги заплетались, спотыкались и тогда полицейский просто тащил её по дорожкам, подгоняя вдохновляющими описаниями, что будет с ней в тюрьме, где убийцам и место.

– Как? Вы что… Считаете, что я?

– Тебе, шваль безродная, виднее! А пан Бачинский за пять сек тебя на чистую воду выведет. Как птичка запоёшь!

Особняк, громадина в три этажа с зевами освещённых окон, показался внезапно. Просто вынырнул из-за поворота, но какой-то притихший, настороженный.

В дом полицейский втащил её с парадного входа, едва не сломав девушке ногу на ступеньках крыльца, надеясь, что позор Заремской увидит как можно больше людей, и тогда выбить из неё признание будет проще, чем пожарить колбасу. Но дом словно вымер. В широких коридорах не попадалось даже слуг, а тишина, слишком неестественная для этого места, била по ушам. Тем злее были слова. Конечно же, ничего личного. Работа такая.

Янек Йержимановский словно из-под земли выскочил.

Стефа даже не увидела, откуда он появился. Сидел ли в гостиной, шёл куда-то по поручению профессора или собирался по-тихому исчезнуть из дома, где произошло несчастье.

Все бегут от тех, кто несчастлив, будто неудачи передаются по воздуху, как грипп.

Ей было уже всё равно. Ей бы минуточку, чтобы выдохнуть, подумать и решить, что же дальше делать. Не могут же её обвинить в убийстве без доказательств? Ведь не могут же!

Растерянность сменялась чем-то иным. Желанием выпутаться из этой ситуации. Любой ценой. С каждым вздохом сильнее. С каждым биением сердца.

А Янек… Поймал взгляд девушки и споткнулся. Не о мольбу о помощи. Просить, кажется, Стефания не умела. А вот о решимость…

А то, что возможностей практически никаких, и дело дрянь… Она сильная! Она справится!

Нечасто он видел в глазах паненок такую злую решительность. Или же просто обострённое чувство справедливости взыграло?

– Э-э-э, душечка! – пропел Янек и бросился к ней обниматься. Удачно так обнял. Пана полицейского оттеснили лёгким движением бедра, а захват разжался сам собой. – Где же ты была, свет очей моих? Этот человек тебя не обидел, душа моя?

– Пани главная подозреваемая в убийстве! – так и оставшийся для Стефы безымянным пан потряс рукой. Кисть горела, словно её окунули в кипящее масло. – Я веду её к пану Бачинскому!

– Ой-ой-ой! Какое страшное недоразумение! – поцокал языком вихрастый парень. – Мы сейчас его разрешим, и сладость моя пойдёт домой. Это ж стресс какой!

– А вы кто будете?

– Я? – Йержимановский приосанился, заодно вспоминая, как ещё ласково любил называть профессор свою жёнушку. Не повториться бы. – Я её жених! Ведь так, эмоциональная моя?

– Нет! – твёрдо выдала невеста.

– Совсем от радости голову потеряла, – умилился Янек с довольной улыбкой.

Стефа заподозрила, что для полного счастья к ней прицепился сумасшедший.

И, одной рукой обнимая Стефанию, а второй – полицейского, странный парень повёл их в небольшую гостиную к пану сыскному воеводе Гдыньского повета.

Как и все комнаты в особняке, эта гостиная была огромной, светлой, обставленной массивной мебелью в стиле начала века.

Сыскной воевода Шимон Бачинский чувствовал себя здесь неуютно. Ему не нравились неудобные низкие кресла и диванчики, резные ножки и спинки с позолотой, плотный полосатый шёлк. Колонны, которые намекали, что пан слишком толстый. Розы в высоких вазах, которые только и ждали, когда он неуклюже за них зацепится. Фарфоровые статуэтки – две танцующие пастушки и мальчик со свирелью, настороженно замерли, словно зная: если только подойдёт, то разобьёт неминуемо. И ангелочки, что оккупировали углы на потолке смотрят так… то ли подозрительно, то ли с ехидцей… Напольные часы тёмного дерева с вырезанными лебедями, сфинксами и львами отсчитывали минуты с бесстрастием правосудия. И маятник. Туда-сюда. Туда-сюда. И пахло тут… Вездесущими розами, дорогими женскими духами, восточным табаком и воском, которым щедро натёрли наборный паркет.

Пан Бачинский потёр вспотевшие ладони и ещё раз осмотрел собравшихся в комнате людей. Лавры знаменитого столичного сыщика когда-то не давали ему покоя. Даже усы отрастил такие же, шикарные и неудобные. Тогда он грезил громкими делами, но в тихом городке не спешили объявляться известные аферисты, не пропадали драгоценности, а на редких бытовых скандалах карьеры не сделать…

А потом… потом привык. Усы пришлось сбрить, мечты – забыть. И уж лучше бы некоторые мечтания не сбывались. Мороки от них больше, чем радости!

Убийство же это, кажущееся таким простым, могло доставить немало проблем, и если не разрушить спокойный образ жизни сыскного воеводы, то всяко добавить неприятностей и беспокойства. Интуиция просто вопила, что дело нечистое и лучше бы с ним разобраться побыстрее. Иначе…

Живот предательски заурчал, напоминая, что в последний раз он видел еду два с половиной часа назад, и случайный бутерброд пищей, полезной для организма мужчины в самом расцвете сил, считаться не может.