Брачные игры каннибалов - Дж. Маартен Троост

Мы были не в восторге. Сказать по правде, мы были в отчаянии. Мы знали, что Тарава – что-то вроде Маджуро, только беднее. Нам вдруг показалось, что, возможно, это была не такая уж хорошая идея – переехать на атолл на краю света. Легко было поддаться отчаянию, но мы все-таки устояли и решили дать волю кипящему гневу и злости на США за то, что они стерли с лица земли целую нацию – просто чтобы потренироваться. Злились мы и на жителей атолла за то, что те вели себя как безвольные наркоманы и готовы были сделать все ради очередной дозы всемогущего доллара. К примеру, они выселили с одного из островов всех коренных жителей, построив на нем курортный отель и казино для корейцев, чтобы туристам не пришлось марать глаза о темнокожую бедноту – якобы это отбивает тягу к азартным играм. Другой необитаемый остров отдали американской компании, которая хранит на нем радиоактивные отходы японских и американских атомных станций. А ведь Маршалловы острова и без того отравлены и заражены радиацией. Принимать еще больше ядовитых отходов с распростертыми объятиями – это просто вопиющая глупость.

Дальше было еще хуже. В нашем номере, который был, в принципе, неплох, я полночи метался от стенки к стенке, пытаясь прихлопнуть шлепанцем вездесущих гадов, и когда убил пятерых (!), то подумал, что теперь можно ложиться спать. А потом почувствовал его. Он полз вверх по моей спине, скребя лапками и царапая кожу. Поняв, что вскоре таракан окажется у меня в ухе, я поддался инстинкту и издал первобытный вопль, вскочив с кровати. Сильвия сделала то же самое. Она не любит, когда ее внезапно будят. Я спокойно объяснил ей, в чем дело, упомянув нескольких весьма влиятельных персонажей из христианской теологии. Потом мы обнаружили таракана, притаившегося за изголовьем кровати, и я придвинул кровать как можно ближе к стене. Наверное, он и до сих пор там – излучает по ночам ярко-зеленое сияние.

В которой Автор наконец ступает на берег далекой Таравы, где его встречает Злобная Кейт, и пытается убедить себя в том, что Тарава – не так плоха, как кажется. Признав, что на экваторе действительно очень, очень жарко, Автор мужественно преодолевает страх перед акулами, но сталкивается с кое-чем похуже – намного хуже.

Нас должны были разбудить полшестого – персонал отеля «Роберт Ример» любезно предоставлял такую услугу. Однако следование Американскому Пути, видимо, еще не до конца распространилось на сервис, поэтому мы проснулись в 6.10 – через десять минут после отправления микроавтобуса в аэропорт. Это нас немного рассердило. Мы выбежали из гостиницы, сложившись пополам под весом нашего скарба, и сели в стоящий у входа микроавтобус, где кроме нас сидел еще светловолосый австралиец с ввалившимися щеками. «Ну вы… еще попозже бы пришли», – прохрипел он. Я поймал на себе взгляд Сильвии и решил бросить курить как можно скорее. Мы оба начали бесцеремонно его разглядывать. На нем были ярко-белые ботинки.

Мы должны были прибыть в аэропорт за два часа до вылета, что мне лично кажется абсурдным. Международный аэропорт Маджуро явно не перегружен воздушным сообщением, требующим сложных организационных процедур, обеспечивающих своевременное прибытие и отправление пассажиров и багажа. Тут всего одна взлетная полоса, построенная на рифе. Одно полуразвалившееся одноэтажное строение, где размещаются таможня и иммиграционный контроль, и дырка в стене, куда кидают чемоданы. Зал ожидания – тротуар у здания аэропорта. Здесь за час пятьдесят семь минут, что остались после регистрации на рейс «Эйр Маршалл», мы познакомились с дружелюбной местной жительницей, которая заметила, что у нас слишком много вещей. Мы ответили, что переезжаем на Тараву.

– Тарава – это как Маджуро тридцать лет назад. Там ничего нет, – ответила она, и в ее голосе отчетливо прозвучало превосходство, ведь любой остров, не подыхающий под обломками американского хлама, однозначно примитивен и недостоин упоминания.

И тогда мы наконец-то ощутили что-то вроде радости, смутную надежду на то, что Тарава окажется хотя бы чуточку лучше, чем остров на грани полной деградации. Наш пыл немного умерил самолет, на котором нам предстояло лететь. В его кабине нельзя было выпрямиться во весь рост, и пилот рассаживал пассажиров в зависимости от их габаритов. Вот такой это был аппарат. Ему предстояло унести нас далеко, подальше от американской части Тихого океана – опустошенной и забытой периферии великой империи. И это было самое главное.

Все вокруг опять стало очень синим – не пронзительно-голубым, как осеннее небо, а экзотическо-тропически синим, спокойным и бесконечным. Внизу проплыли северные Гилбертовы острова – первый кусочек Кирибати, который мы увидели. Они вообще не были похожи на сушу. Скорее, это был некий намек на сушу: изумрудные полумесяцы, поднимающиеся из глубин, эфемерные в своем существовании. А потом на горизонте появилась Тарава. Мы пролетели над северной частью острова – ленточкой земли, усыпанной пальмами и рассеченной каналами, несущими океанскую воду в лагуну. Был отлив, и вода в лагуне переливалась всеми цветами радуги – необыкновенное слияние всех оттенков зеленого и синего. Со стороны океана белые гребни падающих волн омывали безлюдные пляжи. Деревни с тростниковыми хижинами то приближались, то растворялись, сливаясь с сушей. Мы летели уже очень низко. Впереди вместо неба была лишь стена из кокосовых пальм. В любой момент мы ждали приземления, жесткого удара шасси о взлетную полосу. А потом. что-то произошло. Мои внутренние уши напряглись. В животе ухнуло. Моторы взвизгнули. Сильвия вцепилась мне в руку в поисках утешения, но это не помогло. Мы понеслись вдоль полосы, как накренившийся катер, не касаясь земли. Мы все еще летели! Потом начали набирать высоту.

Тарава исчезла из виду. Возник синий океан. Синее небо. Снова все стало синим.

– Эээ… извините, – объявил пилот. – На взлетной полосе свиньи. Развернемся и попробуем еще раз.

Его голос был абсолютно нейтрален. Дыхание ровное. Голосовые связки не дрогнули. Ничто не говорило о том, что только что мы были в шаге от смерти, и все из-за каких-то свиней. Мы зашли на посадку во второй раз, приземлились и увидели в иллюминаторе детей на обочине взлетной полосы. Они были совершенно невозмутимы, будто играли где-нибудь в пригороде и уступили место проезжающей машине. Я попытался осознать увиденное. Мы прилетели из страны, где на детей надевают шлемы, наколенники и только потом разрешают поездить на трехколесном велосипеде в гостиной с ковролином. А прилетели в страну, где дети свободно играют посреди действующей взлетной полосы.

Мы вышли из самолета, и в лицо сразу ударила тепловая волна. Это было невероятно – чудо природы, обжигающая сила, лишившая нас способности шевелиться. Мы шагали, точнее, ползли, медленно тая и дыша, как маленькие собачки, – а по обе стороны взлетной полосы сотни людей в одежде самых ярких красок наблюдали за нами из-за проволочного забора, отделявшего два сараеподобных домика от остального острова (это были залы прилета и вылета международного аэропорта Бонрики). Забор, очевидно, стоял тут исключительно для красоты. Взлетную полосу снова оккупировали дети, затеявшие там игру в мячик. Мимо проехал на велосипеде мужчина без рубашки и скрылся в гуще кокосовых пальм. Собака увлеченно гналась за пятью визжащими поросятами. Вперед, песик!