Век Екатерины Великой - София Волгина

Ежедневные уроки с Ададуровым давали свои результаты. Василий Евдокимович неустанно нахваливал принцессу, да и сама София-Фредерика была весьма довольна. Учитель русского языка запрещал ей говорить на немецком и французском – то есть, ей пришлось выражать свои мысли со всеми ошибками на ломаном, но русском языке. На немецком Ададуров не ленился рассказывать недавнюю русскую историю. Она с удовольствием слушала о жизни и деятельности деда Великого князя, российского императора Петра Первого. Через две недели, с помощью Василия Евдокимовича, с интересом читала по слогам маленькую книжицу царя, изданную в 1717 году, «Юности честное зерцало», некоторые пункты коей весьма ее удивили: «Странно, сам царь учит народ не ковырять в носу. Ужели до сей книжицы они сами сего не знали?». Спасибо учителю – он на все ее вопросы давал вполне исчерпывающие ответы, используя немецкий и французский языки. Русская заковыристая грамматика, изложенная в новом учебнике, который издал ее учитель четыре года назад, давалась Софии с большим трудом, что весьма ее расстраивало. Дабы хоть как-то ускорить процесс изучения, она занималась чуть ли не круглосуточно. Даже императрица Елизавета выразила недовольство тем, что та заморила себя неумеренной учебой. Принцесса Цербстская оказалась и в самом деле необычайно прилежной, а главное, очень способной ученицей. Упорство ее поражало преподавателей. Ададуров докладывал государыне, что его ученица уже изрядно понимает и говорит по-русски, а уроки выполняет основательно и ко времени. Императрица ее при случае похвалила. Наследник первые десять дней был очень занят новоприбывшей принцессой, но затем потерял к ней интерес – сразу после той первой похвалы, кою принцесса получила от государыни. Софикхен сразу заметила, что он довольно безразличен к русскому народу, не любит приближенных и ведет себя по-детски. Оказалось, ему нравилось, что она ему троюродная сестра, и, как с родственницей, он может говорить с ней по душам. Тут же Петр поведал ей о своей влюбленности в одну из фрейлин. Принцессу удивило его неразумие и странное рассуждение о многих простых истинах.

Случилось так, что София, начав занятия в середине февраля, к концу марта чуть было не умерла, подхватив воспаление легких после того, как прошлась ночью по холодному полу взять со стола учебник русского языка и повторить урок к предстоящему занятию. Принцесса лежала с температурой в горячке несколько дней, пребывая между жизнью и смертью. Герцогиня Иоганна-Елизавета страшно испугалась, посчитав, что дочь заболела оспой, как когда-то ее старший брат, жених Елизаветы Петровны. Герцогиня кричала на окружающих, особливо на медику сов, которые ничего не могли сделать. Определили, что принцесса хворала воспалением легких или, возможно, плевритом. Хотели пустить кровь, но мать категорически запретила, тем самым вызвав неприязнь у всех, кто хоть что-то пытался сделать, дабы ослабить страдания принцессы. Как на беду, самой императрицы, Елизаветы Петровны, в столице не было – уехала на богомолье в Троицкий монастырь. Появилась она, вместе со своим личным доктором Лестоком, токмо через пять дней, когда больная уже лежала в полном беспамятстве, стоная из-за боли в боку. Герцогине Иоганне не нравилось, что дочь не имела терпения сносить боль. Императрица кинулась к принцессе, но взглянув на сильно похудевшее бледное лицо, с обметанными губами, она в ужасе отпрянула.

– Что с ней? Как вы могли допустить ее до такого состояния? – грозно вопрошала она, оглядывая присутствующих.

Лекари, заикаясь, пояснили, что самое верное средство – пустить кровь, но мать больной не позволяет сделать оное.

Метнув на Иоганну гневный взгляд, императрица коротко бросила Лестоку:

– Сейчас же займитесь.

Не мешкая, он вместе с другими медикусами засуетился у постели. Елизавета Петровна не спускала напряженного взгляда с принцессы. Лесток чуть коснулся ланцетом ее предплечья. Стремительно потекла темная кровь. Через мгновение тело больной обмякло, и принцесса потеряла сознание. Императрица кинулась к ней, прижала к себе, приказав срочно остановить кровотечение. Когда почти прозрачные веки Софии-Фредерики, подрагивая, открылись, она обнаружила себя в объятьях государыни. Елизавета Петровна прижимала ее к себе, приговаривая:

– Девонька моя, умница, глазки открыла. Значит, все будет хорошо, скоро выздоровеешь, моя хорошая. Прикажу в твоей спальне день и ночь жарко топить, на пол под ноги постелить по два толстых ковра, чтоб моя нежная принцесса более никогда не застудилась.

Причитая в таком духе, она осторожно уложила ее, подоткнула со всех сторон одеяло. София, с закрытыми глазами, едва дышала.

– Сейчас я ненадолго отлучусь, приду и сама посижу у твоей постели, Софьюшка. – Императрица нежно поправила ей волосы и, отойдя от постели, приказала Лестоку следить внимательно за больной и докладывать о процедурах и течении болезни каждые три часа.

Иван Иванович Лесток распорядился удалиться всем, кроме уважаемых им медикусов, грека Кондоиди и португальца Санхеца.

Почти месяц принцесса находилась между жизнью и смертью. Герцогине Иоганне, Елизавете и Великому князю Петру Федоровичу разрешалось навещать ее дважды в день по получасу, не более. Особое внимание было уделено частому кровопусканию и щадящему кормлению бульонами и фруктовыми соками. Государыня приставила ухаживать за больной графиню Марию Андреевну Румянцеву с несколькими фрейлинами.

Когда принцессе стало получше, государыня Елизавета, дабы еще более показать принцессе свою привязанность и искреннее соболезнование, подарила ей весьма изысканное колье – и к нему серьги. Показал свое небезразличие и наследник, вручив часы, усыпанные бриллиантами.

Зато мать принцессы Цербстской повела себя совершенно странно, попросив у дочери подаренный ей отрез голубой ткани с серебряным кантом. София лежала еще очень слабая, но уже без жара, когда вошла мать и почти с места в карьер спросила:

– Фике, не могла бы ты отдать мне свою голубую материю? Я купила красивые подвески и платье в тон к ним очень подойдет.

София не сразу поняла, о чем говорит ее мать. Хрипловатым слабым голосом переспросила:

– Голубую ткань? С серебряным кантом, подаренную мне дядей Людвигом?

Естественно, все, кто находился у постели принцессы, замерли в ожидании реакции герцогини. Та не замедлила с ответом:

– Материя же все равно лежит. Ты, как выздоровеешь, купишь себе еще лучше, а мне так хочется надеть новые подвески.

Все посмотрели на дежурившую статс-даму Мавру Егоровну Шувалову, острую на язык правдолюбку. Немецкий язык та знала через пень-колоду, но поняла, о чем идет речь. Ближайшая подруга Елизаветы Петровны, она не церемонилась ни с кем, когда желала высказать свое мнение. Мавра переглянулась с постоянно дежурившей при принцессе обер-гофмейстериной Румянцевой. Густо покраснев, она вмешалась в разговор – в тот самый момент, когда София открыла рот и сказала:

– Конечно, маменька, возьмите…

– Да как вам, сударыня, не стыдно! – загремел голос Шуваловой половину на русском, половину на немецком. – Как вы себя ведете при хворающем дите, что вы себе позволяете! Наша добрая государыня и Великий князь одаривают бедную девочку, а вы норовите забрать, и забрать что? Подарок дяди! Где эдакое видано?