Оптимизм — это недостаток информации! Жизненные цитаты, притчи и афоризмы от Фаины Раневской - Фаина Георгиевна Раневская

этот спектакль не имеет успеха у зрителей?

– Ну, это еще мягко сказано, – заметила Раневская. – Я

вчера позвонила в кассу и спросила, когда начало

представления.

– И что?

– Мне ответили: «А когда вам будет удобно?»

* * *

Как-то она сказала:

– Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда.

* * *

В Одессе, во время гастролей, одна пассажирка в автобусе

протиснулась к Раневской, завладела ее рукой и

торжественно заявила:

– Разрешите мысленно пожать вашу руку!

* * *

Как-то в скверике у дома к Раневской обратилась какая-то

женщина:

– Извините, ваше лицо мне очень знакомо. Вы не артистка?

Раневская резко парировала:

– Ничего подобного, я зубной техник.

Женщина, однако, не успокоилась, разговор продолжался, зашла речь о возрасте, собеседница спросила Фаину

Георгиевну:

– А сколько вам лет?

Раневская гордо и возмущенно ответила:

– Об этом знает вся страна!

* * *

Как-то Раневская, сняв телефонную трубку, услышала

сильно надоевший ей голос кого=то из поклонников и

заявила:

– Извините, не могу продолжать разговор. Я говорю из

автомата, а здесь большая очередь.

* * *

После спектакля «Дальше – тишина» к Фаине Георгиевне

подошел поклонник.

– Товарищ Раневская, простите, сколько вам лет?

– В субботу будет сто пятнадцать.

Он остолбенел:

– В такие годы и так играть!

* * *

В купе вагона назойливая попутчица пытается разговорить

Раневскую:

– Позвольте же вам представиться. Я – Смирнова.

– А я – нет.

* * *

Брежнев, вручая в Кремле Раневской орден Ленина, выпалил:

– Муля! Не нервируй меня!

– Леонид Ильич, – обиженно сказала Раневская, – так ко

мне обращаются или мальчишки, или хулиганы.

Генсек смутился, покраснел и пролепетал, оправдываясь:

– Простите, но я вас очень люблю.

* * *

– Никто, кроме мертвых вождей, не хочет терпеть

праздноболтающихся моих грудей, – жаловалась

Раневская.

* * *

– Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как

комар.

* * *

– Жизнь моя… Прожила около, все не удавалось. Как

рыжий у ковра.

* * *

– Оптимизм – это недостаток информации.

* * *

Охлопков репетировал спектакль с Раневской. Она на

сцене, а он в зале, за режиссерским столиком. Охлопков:

«Фанечка, будьте добры, станьте чуть левее, на два шага.

Так, а теперь чуть вперед на шажок». И вдруг

требовательно закричал: «Выше, выше, пожалуйста!»

Раневская поднялась на носки, вытянула шею, как могла.

«Нет, нет, – закричал Охлопков, – мало! Еще выше надо!»

«Куда выше, – возмутилась Раневская, – я же не птичка, взлететь не могу!» «Что вы, Фанечка, – удивился

Охлопков, – это я не вас: за нашей спиной монтировщики

флажки вешают!»

* * *

В разговоре Василий Катанян сказал Раневской, что

смотрел «Гамлета» у Охлопкова

– А как Бабанова в Офелии? – спросила Фаина Георгиевна.

– Очень интересна. Красива, пластична, голосок прежний…

– Ну, вы, видно, добрый человек. Мне говорили, что это

болонка в климаксе, – съязвила Раневская.

* * *

Однажды, посмотрев на Галину Сергееву, исполнительницу

роли «Пышки», и оценив ее глубокое декольте, Раневская

своим дивным басом сказала, к восторгу Михаила Ромма, режиссера фильма: «Эх, не имей сто рублей, а имей двух

грудей».

* * *

Осенью 1942 года Эйзенштейн просил утвердить Раневскую

на роль Ефросиньи в фильме «Иван Грозный». Министр

кинематографии Большаков решительно воспротивился и

в письме секретарю ЦК ВКП(б) Щербакову написал:

«Семитские черты Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах».

* * *

После спектакля Раневская часто смотрела на цветы, корзину с письмами, открытками и записками, полными

восхищения – подношения поклонников ее игры – и

печально замечала:

– Как много любви, а в аптеку сходить некому.

* * *

– Шкаф Любови Петровны Орловой так забит нарядами, –

говорила Раневская, – что моль, живущая в нем, никак не

может научиться летать!

* * *

Одной даме Раневская сказала, что та по-прежнему молода

и прекрасно выглядит.

– Я не могу ответить вам таким же комплиментом, – дерзко

ответила та.

– А вы бы, как и я, соврали! – посоветовала Фаина

Георгиевна.

* * *

В доме отдыха на прогулке приятельница проникновенно

заявляет:

– Я обожаю природу.

Раневская останавливается, внимательно осматривает ее и

говорит:

– И это после того, что она с тобой сделала?

* * *

Раневскую о чем-то попросили и добавили:

– Вы ведь добрый человек, вы не откажете.

– Во мне два человека, – ответила Фаина Георгиевна. –

Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз

дежурит второй.

* * *

Артист Театра Моссовета Николай Афонин жил рядом

с Раневской. У него был «горбатый» «Запорожец», и иногда

Афонин подвозил Фаину Георгиевну из театра домой.

Как_то в его «Запорожец» втиснулись сзади три человека, а

впереди, рядом с Афониным, села Раневская. Подъезжая к

своему дому, она спросила:

– К-Колечка, сколько стоит ваш автомобиль?

Афонин сказал:

– Две тысячи двести рублей, Фаина Георгиевна.

– Какое блядство со стороны правительства, – мрачно

заключила Раневская, выбираясь из горбатого аппарата.

* * *

Как-то начальник ТВ Лапин спросил:

– Когда же вы, Фаина Георгиевна, засниметесь для

телевидения?

«После такого вопроса должны были бы последовать арест

и расстрел», – говорила Раневская.

* * *

В другой раз Лапин спросил ее:

– В чем я увижу вас в следующий раз?

– В гробу, – предположила Раневская.

* * *

В Театре им. Моссовета Охлопков ставил «Преступление и

наказание». Геннадию Бортникову как раз об эту пору

выпало съездить во Францию и встретиться там с дочерью

Достоевского. Как-то, обедая в буфете театра, он с

восторгом рассказывал коллегам о встрече с дочерью, как

эта дочь похожа на отца:

– Вы не поверите, друзья, абсолютное портретное сходство, ну просто одно лицо!

Сидевшая тут же Раневская подняла лицо от супа и как бы

между прочим спросила:

– И с бородой?

* * *

В больнице, увидев, что Раневская читает Цицерона, врач

заметил:

– Не часто встретишь женщину, читающую Цицерона.

– Да и мужчину, читающего Цицерона, встретишь не

часто, – парировала Фаина Георгиевна.

* * *

Литературовед Зильберштейн, долгие годы

редактировавший «Литературное наследство», попросил

как-то Раневскую написать воспоминания об Ахматовой.

– Ведь вы, наверное, ее часто вспоминаете, – спросил он.

– Ахматову я вспоминаю ежесекундно, – ответила