Жертвенный агнец - Карло Шефер

— Вот что она тут подчеркнула: «В начале семидесятых в Гейдельберге существовал так называемый Социалистический коллектив пациентов — СКП. Некий психиатр собирал вокруг себя психически больных людей и говорил им, что перспективы на их излечение появятся лишь в случае насильственного свержения капитализма. Некоторые из этой быстро сгинувшей компании оказались потом в числе сторонников ФКА…»[2]Я даже помню ту группу… Там были довольно жалкие типажи, и тот врач им рассказывал, как они поправятся, если устранят нашу больную систему… Какая тут может быть связь с Роней? И с ее набожностью? А, Штерн? Твое мнение?

Подчиненный беспомощно поднял руки:

— Вчера я беседовал в Хандшусгейме с местными пасторами. Никто из них ее не знал. Очевидно, она была верующая, но…

— Религия ведь все равно частное дело, — пролаял Хафнер.

Тойер грохнул кулаком по столу:

— Сегодня суббота. Мы торчим тут, когда другие отдыхают, и притом без всякой пользы!

Дверь отворилась без стука. В ней появился нахальный толстяк Зенф:

— Ага, группа Тойера на месте. Шикарно. Я-то думал, что я единственный идиот, который торчит тут, ан нет, оказывается, мои знаменитые коллеги тоже парятся. Вас легче всего обнаружить. Я, как обычно, просто прибежал на рев. Вы уже читали циркуляр, разосланный Зельтманном?

— Нет, не читали! Некогда, много работы, — огрызнулся Хафнер.

Его грубоватый тон был показным: вся группа хорошо относилась к баденскому коллеге.

— Зенф, ты просто комик, — добродушно проворчал Тойер. — Не считая Зельтманна, ты единственный в конторе, кого интересует служебная дисциплина. Только ты лучше нашего шефа.

— Улыбка дорогого не стоит, — дружелюбно парировал Зенф.

— С пожарами что-нибудь прояснилось?

— Конечно. А конкретно то, что случился еще и третий. В Планкштадте сегодня ночью сгорел гараж.

— Чушь собачья, — сказал Тойер, ведь ему надо было как-то отреагировать на упоминание этого места, хотя он никогда там не бывал.

— Поэтому я и торчу тут, из-за паршивого гаража! Уж хотя бы из-за клуба свингеров — не так было бы обидно! Ребята, это просто трагедия. Сегодня я собирался поиграть на клавесине.

— А ты что, умеешь? — не без уважения поинтересовался Лейдиг.

— Человек умеет все, чего он еще не пробовал! — с обычной дерзостью ответил Зенф (впрочем на этот раз в его тоне присутствовала поучительная нотка). — В целом же преступления начинают проясняться. Все три точки расположены между Гейдельбергом и Мангеймом, общий настрой — хаотично-деструктивный. Хафнер, ты не ожидал, что услышишь столько иностранных слов? А вот тебе еще парочка: промилле, делириум. Отдаю их тебе бесплатно…

Несмотря на грубоватую издевку, Хафнер ухмыльнулся во весь рот.

— В первых двух случаях у нас имеются свидетели, которые, по их словам, видели молодого парня в шмотках в стиле хип-хоп, небесно-голубого цвета. Если он и в Планкштадте имел глупость остаться в той же одежде, тогда мы в ближайшее время арестуем голубого как небо мальчика. А у вас что новенького?

— Все по-прежнему в густом тумане. — Тойер задумчиво листал фолиант, посвященный террору семидесятых. — Девушка была убита, теперь я могу это сказать наверняка, однако мотивом мы не располагаем. Преступник совершенно по-дилетантски имитировал убийство на сексуальной почве, причем пошел для этого на огромный риск. Я бы оценил это как незапланированное убийство… Так какой там еще циркуляр?

Сообщение было и впрямь странным.

Если «что-либо существенно не изменится», директор полиции примет решение о «временной отмене отпусков». Хафнер, сотрясаясь от приступов хохота, сжег бумагу в раковине умывальника. При этом он кричал фальшивым тонким голосом:

— Пожар, господин Тойер, пожар!

Около полудня к ним зашла Ильдирим. Дело передали ей, и из-за особых отношений со старшим гаупткомиссаром это было для нее не слишком удобно. По какой-то причине ее коллега-карьерист Момзен был обойден обер-прокурором Вернцем.

— Возможно, в итоге окажется, что все не так, как мы думаем, — обратился Тойер к своим подчиненным. — Девушка убита — но очевидного мотива нет. Преступник — явный дилетант, имитировал убийство на сексуальной почве и при этом шел на огромный риск. Короче, как я уже сказал, преступление явно незапланированное.

— Ты этого не говорил, — возразила Ильдирим.

— Нет-нет, говорил. Сегодня. Слово в слово. Верно, Лейдиг?

Бравый комиссар нервно кивнул, словно застигнутый врасплох.

— Эй! Что с тобой? Все нормально?… — поинтересовался у него Тойер и продолжал: — В общем… почему-то у меня возникло ощущение, что этот случай… — Он не договорил фразы. — Девушка мертва, проклятье! Какой-то изувер сбросил ее вниз. Со стены замка! Можно сказать, нашей гордости, главной достопримечательности Гейдельберга…

— Не только Гейдельберга, но и всего мира! — с гордостью уточнил Хафнер.

— Анализ того, что было в ее желудке, мы получим завтра, несмотря на воскресенье. — Штерн, казалось, пытался всех утешить. — А то, что мы до сих пор не располагаем никакой конкретикой, объясняется тем, что у половины судебных медиков неожиданно разыгрался гнойный фронтит.

— Слабаки, — вяло буркнул Тойер. Впрочем, сам он тоже не отличался особенным мужеством и не спал ночами от страха даже при обычном насморке — боялся: вдруг будут осложнения.

— По-видимому, и в самом деле не было никаких свидетелей, на трупе имеются лишь легкие царапины от трения о землю, такие легкие, что при определенной доле фантазии можно было бы даже предположить самоубийство. — Лейдиг растерянно развел руками. Как часто бывало, этот жест выглядел слишком манерным.

— Ну конечно, — с насмешкой возразил Хафнер. — Она загнала себе деревяшку во втулку, выдрала из муфты клок волос, а потом сиганула вниз. — Сказав это, он особенно яростно затянулся сигаретой.

Воцарилось молчание, которое нарушила Ильдирим, медленно повернувшаяся к полицейскому:

— Хафнер, неужели вы не понимаете, что иногда ваши тирады просто вульгарны?

— Нам нужно снова перекинуться в картишки, всем вместе. И вообще, по-моему, нам давно пора перейти на «ты» и называть друг друга Томас и Барбар.

— Меня зовут Бахар.

Тойер посмотрел в окно. Ничто не указывало на то, где они находились, в каком городе. Дома на противоположной стороне улицы были достроены. Так выглядели Франкфурт, Штутгарт, промышленный район Хузум (где таковой находился, гаупткомиссар даже не подозревал), в конце концов, даже их местный соперник Мангейм — стекло, кругом стекло, беспорядочно-шикарное скопление деловых офисов, а может, и апартаментов…