Натали - Андрей Ливадный

Теперь, куда не посмотри, ничто не напоминало о войне… будто ее и не было вовсе.

Земцов чувствовал, как начинает протестовать сознание, отказываясь принимать реальность, упрямо накладывая на нее те образы, что вытолкнула память.

Кто-то случайно задел его, проходя мимо.

Андрей вскинул голову.

Молодой человек даже не остановился, чтобы извиниться за неловкость, просто поспешил дальше по своим делам, вливаясь в людской поток..

Это он застыл, будто памятник, вырванный из далекого, неизбывного прошлого и зачем-то установленный тут, прямо посреди людской толчеи.

Некоторое время спустя, пройдя формальности в зоне таможенного контроля, Земцов, все глубже погружающийся в непривычные для себя ощущения и мысли, внезапно столкнулся с новыми и опять неожиданными обстоятельствами своего возвращения на родину.

Сразу за турникетом его, как оказалось, ждали.

— Андрей Николаевич?

Он остановился, обернувшись на голос.

К нему спешил полноватый, уже начинающий лысеть мужчина в темном костюме, безукоризненно подогнанном по нелепой (с точки зрения военного) фигуре.

Спереди и сзади, не отставая ни на шаг, двигались, рассекая толпу прибывающих пассажиров, двое молодых людей.

Наверное, обознались. — Андрей повернулся, чтобы идти дальше, но его неумолимо настиг тот же голос:

— Капитан Земцов? Да подождите же!..

Он вновь остановился, опираясь на трость. Толпа обтекала их со всех сторон, но дюжие ребята, сопровождавшие толстяка, остановились, словно два волнореза. Их лица хранили спокойное безразличие ко всему происходящему вокруг.

Оказавшись подле Андрея, толстяк, нимало не смущаясь, протянул ему влажную от пота ладонь.

— Меня зовут Эбрахам Парт. Я адвокат. В данный момент представляю интересы строительной компании «Новый век», — отрекомендовался он.

— Я не понимаю… — Земцов чувствовал себя крайне неловко. Оказывается, он отвык от элементарного общения с гражданскими людьми, отвык настолько, что невольно стушевывался, не зная, как себя вести, и оттого начинал злится, необоснованно, но…

— Сейчас я вам все разъясню. — Эбрахам вытер лоб огромным носовым платком. — У меня на стоянке машина, возможно, мы поговорим там, — он недвусмысленно обвел взглядом царящую вокруг толчею.

— Да, если нам есть о чем разговаривать, — с трудом сдерживая непонятное раздражение, ответил Андрей.

— Поверьте — тема для разговора есть и весьма любопытная для вас, Андрей Николаевич, весьма любопытная… — Толстяк похлопал по плечу одного из телохранителей, и тот молча направился к выходу из здания космопорта, бесцеремонно разрезая толпу.

Эбрахам не солгал — на обширной стоянке перед зданием космопорта их действительно ожидала машина (не сервомеханизм, как привык ассоциировать термин «машина» Земцов, а нечто среднее между автомобилем и флаером) — сияющий мутным глянцем свежей заводской краски комфортабельный образчик мирного применения современных технологий.

Андрей сел в салон, испытывая двоякие чувства.

В его сознании понятия «комфорт» и «функциональность» никак не сочетались друг с другом. Либо одно, либо другое. Боевая техника знала лишь понятие функциональности и ничего более, а тут капитана вдруг обволокли запахи натуральной кожи, короткое шипение пневмоуплотнителя отсекло все уличные шумы, беззвучно заработал двигатель, и машина плавно, без рывка, тронулась с места, набирая скорость.

— Куда мы едем?

— К вам домой, — с хитрой улыбкой ответил Эбрахам, но насладиться ожидаемым эффектом у него не получилось — Земцов лишь пожал плечами, не высказав ни в жесте, ни во взгляде никаких эмоций, хотя его откровенно продолжала злить непонятная двойственность ситуации.

Мимо, за тонированными стеклами машины, проплывали величественные панорамы мегаполиса, город поражал своими размерами, Андрей смотрел на уходящие к облакам уступчатые здания, сложную сеть проложенных между ними многоуровневых автомагистралей, по которым перемещалась текучая река огней от десятков тысяч машин, и невольно спрашивал себя: откуда все это?

В его мироощущении по-прежнему превалировала война, он долгие годы не видел ничего, кроме руин разоренных планет, в нем не было ни капли созидательного начала, душа Андрея, однажды окаменевшая, замерзшая в тот миг, когда он стоял тут, в Раворграде, на краю исполинской радиоактивной воронки, не могла вот так сразу, вдруг вернуться назад, в тепло беззаботного детства… да и вообще, возможно ли это?

Его мысли нарушил голос Эбрахама:

— Я вижу, вы в некотором замешательстве, Андрей Николаевич?

Земцов вздрогнул, повернув голову.

Снисходительная усмешка. Едва заметная, тщательно, привычно спрятанная, не видимая никому, кроме Андрея, чье восприятие было слишком обостренным, пронзительным…

— Чему вы усмехаетесь? — спросил Земцов, заставив побледнеть дородного адвоката.

— Извините… — стушевавшись, пробормотал тот. — Яне…

— Не думали, что замечу? — На этот раз губы капитана слегка искривились. — Да, вы правы… Я многого не понимаю. Это не тот мир, который запомнился мне. Но разбираться в людях меня научила война. — Он уже разговаривал не с Эбрахамом, а с самим собой. — Там нам отводились минуты, чтобы узнать друг друга.

В салоне наступила неловкая пауза.

— Позвольте, я объясню вам некоторые моменты, — теперь Эбрахам говорил осторожно, стараясь взвешивать каждое слово. По какой-то причине он был крайне заинтересован в расположении Земцова и прилагал все усилия, чтобы завоевать его.

— Попробуйте, — пожал плечами Андрей. Откровенно, ему было все равно, кто и как введет его в курс современного положения вещей.

— Я вижу, вы недоумеваете, глядя на город?

— На моей памяти здесь находилась огромная воронка, оставшаяся после орбитальной бомбардировки Элио.

— Да. — Эбрахам кивнул. — Насколько я знаю, вам было семнадцать лет?

Земцов лишь молча кивнул в ответ.

— Вы должны понять, Андрей Николаевич, жизнь все эти годы не стояла на месте. Система Элио лишь в первые пять лет войны находилась непосредственно в зоне боевых действий, затем фронты переместились в иные секторы космического пространства, а на планете практически сразу после снятия блокады начались восстановительные работы. Четверть века — солидный срок. За это время отстроился не только Раворград, выросли и другие города. Я уже не говорю о промышленности, которую восстанавливали в первую очередь.

Земцов, слушая пояснения, смотрел в окно.

Иная, параллельная реальность, которая, как оказалось, сосуществовала с жуткими буднями войны… Здесь росли новостройки, рождались дети, люди жили совершенно иначе, воспринимая войну как некую абстракцию, ежевечернее устрашающее шоу на каналах новостей…