Адмиралы Арктики - Александр Плетнёв

– В общем, выбор у нас небольшой, – неожиданно подытожил Черто́в, – либо возвращаться, либо дойти до «Нагурского» и уже там прояснить обстановку. Я решил идти дальше. На поиск «Сомова» отправим вертолёт. Естественно, пилотам следует взять всё необходимое для спасательной операции. Если судно или спасшийся экипаж не обнаружат – по возращении, прежде чем сесть на борт, пусть забегут по нашему курсу и разведают ледовую обстановку. Всё же мне что-то не нравится эта подозрительно опустившаяся температура. Всё, товарищи. Выполнять.

Вот так – по-капитански спокойно, почти обыденным тоном, как будто каждый день экипаж поголовно теряет сознание и судно остаётся без управления.

И ни тебе удивления, ни выразительного вздёргивания брови у команды – тех, кто знал Черто́ва давно (по быту и по работе)… и тех, кто из новеньких, успевших уже проникнуться флегматичным характером и манерой его поведения – донельзя неторопливой. Нередко за глаза именуя кэпа Чёртом. Исходя от фамилии.

* * *

Вертолётное обслуживание Росатомфлота обеспечивал 2-й Архангельский объединённый авиаотряд.

В основном на ледоколах перешли на эксплуатацию судовых соосных Ка-32С, но в этот рейс на «Ямале» базировался увалень – «ми́левский» Ми-8Т в транспортной версии.

Экипаж слегка усечённый – пилот, он же командир Вова Шабанов. По складу ума – математик, да и по жизни не романтик. Бортинженер Славик Осечкин – почти творческая личность, со склонностью к браваде с лёгким налётом личной нереализованности.

Должен быть ещё второй пилот (типа «из пополнения») – но, так сказать, немного не перенёс местных реалий… или кухни… или ещё чего. В общем, отстранился (или отстранили) от работы – остался на судне.

Пролетев вдоль скованной ниточки-трещины прохода «Ямала», пилот довёл почти до края ледяного поля, ещё издалека увидев хмурые во́ды Баренца, местами поигрывающие на солнце изумрудно-бутылочным цветом.

Связь с судном «вертушка» поддерживала постоянную, ещё раз подтверждая, что с аппаратурой всё в порядке. И никаких иных сигналов в эфире так и не зафиксировали.

Оранжево-синяя машина прошлась-покружила вдоль границы между белым и густо-зелёным. Пару раз на снегу замечали в бинокль что-то тёмное – подлетали, зависали… Ошибочка.

На всё про всё (поиск, маневрирование) убили не меньше часа.

При очередной встряске, получив окулярами по надбровным дугам, Осечкин чертыхнуся:

– Да нет тут их. Айда обратно – два часа пыхтеть как минимум.

– Забыл? Нам ещё по курсу «Ямала» разведку провести…

– Тем более! Из дополнительных почти уже всю выжгли[15].

– Лады́. Вызывай «Ямал».

– Да у меня с базой практически онлайн, – легкомысленно заявил бортмеханик и переключился на аппаратную ледокола: – Миша!

В ответ хрюкнуло, потом разборчиво:

– Слухаю.

– Мы возвращаемся.

– Никого?

– Вах, дарагой! Всё видел: лёд видел, морэ видел, белий медведь видел! Параход – не видел!

– Погоди. С мостиком переговорю.

И минуты не прошло на разрешительную отмашку.

С виду неуклюжий «ми-восьмой» крутанул хвостом и целеустремлённо направился на норд.

– Жиманём? – предложил Славик, сползая с кресла второго пилота, собираясь пройтись в хвост по человеческим надобностям.

Шабанов молча добавил оборотов, наклоняя машину под встречный поток.

Внизу белая слепящая равнина с пятнами-надгробиями вмёрзших айсбергов. Оглянешься чуть назад по левому борту – по снегу ползет серая тень вертолёта, не отставая, гибко стелясь по буграм торосов.

Большую часть пути, к удивлению Шабанова, летели молча – Осечкин ещё тот любитель поболтать. А тут бортовая связь доносила лишь невразумительные мычания-напевы, бормотанья – коллега-вертолётчик сидел сзади, перематывая видеозапись, которую вели параллельно помимо визуального наблюдения. Видеосъёмка – мера вполне адекватная. При аварийно-поисковых работах человеческий взгляд бывает порой замылен и не заметит то, что зафиксирует камера.

Видимо, даже такой пассив надоел, и пилот, слыша в наушниках нетерпеливое покряхтывание, сам спросил:

– Чего там тебе неймётся?

– Нравится мне полярка, – после небольшой паузы нейтрально начал Осечкин, – красота своя, неописуемая, платят хорошо. И люди. Я ведь многих с «Сомова» знал.

– «Знал»?

– Мля… оговорочка по Фрейду. Ещё и Чёрт наш – кэп. Словно как не хотел посылать нас, зная, что ни фига тут не найдём. И непонятно… радоваться, что никого не обнаружили, или наоборот. Примеряешь невольно на себя…

– Да ты офигел. С какого перепугу ты их хоронишь?! Случись что – следы бы один хрен остались – у них «поплавков» до едрени фени, что-нибудь да лежало бы на поверхности. Так что брось, – командир фыркнул, переключаясь на конструктивное: – На видео – ни фига?

– Белы́м бело́. Я на уско́ренке уж…

– Всё одно на «Ямале» отмониторят.

И совершенно неожиданно в ответ:

– Ё-те нате! Смотри какой!..

– Что, мать твою, случилось?

– Да ты посмотри. Мы ж на море почти не пялились и не заметили. Только погляди, какой раритет! Такелаж, труба метра три! И дымит, как тот паровоз! Реальный пароход!

* * *

На ледоколе восстанавливались. Слово «восстанавливались» можно было бы произнести всё сплошь из больших букв, потому что народ откровенно пребывал в прострации. Произошедшая потеря сознания, неожиданная заблуда во льдах, отсутствие связи, да что там – потухшее телевидение и тырнэт… это ж почти нонсенс! Люди не то чтобы все такие уж избалованные и расслабленные, просто уже привыкшие к благам цивилизации.

К определённому образу быта между вахтами.

Радиорубка – связь с внешним миром, побила все рекорды посещаемости. И начальник радиотехнической службы, в конце концов психанув, приказал запереться и не открывать «всяким шастающим». Тем более ничего существенного на приёме. И это отсутствие чего-либо (вообще!!!) уже несомненный факт выпадения из ординарности.

Ледокол – организация не военная, при имеющейся дисциплине, разговорчики побрели по отсекам-помещениям. Короткая речь старпома (а затем кэпа) по судовой трансляции уверенности и спокойствия не принесла. Но все призадумались и воедино согласились: подождём!

Слетавшая на дальняк «вертушка» особых новостей не добавила, лишь заинтриговав зафиксированным камерой реликтовым пароходом.

В результате курсовой разведки выяснилось, что ледяное поле обрывается через 25 миль. Вертолётчики, разглядев в бинокль широкую полосу воды, повернули обратно, не став залетать дальше, сославшись на ограниченность по топливу. В то же время, проведя визуальную разведку и ряд дистанционных замеров толщины льда, установили на пути ледокола несколько параллельных гряд торосов большой протяжённости.