Интеллектуальный ресурс. Ядро экономики «Капитала 3.0» - Андрей Курпатов

Скажу еще и по собственному опыту генерального директора – именно в 2009 году (в России основная волна кризиса пришлась на 2009-й год), благодаря «чудовищному разразившемуся кризису», подведомственная мне компания продемонстрировала самый существенный рост по всем показателям – доходам, рентабельности и чистой прибыли – за всю свою теперь уже семилетнюю историю. Нет, я не шучу: апокалиптическая информационная завеса была настолько убедительной и реалистичной, что трудно было не воспользоваться этой потрясающей возможностью радикально сократить издержки, выйти на новых заказчиков и даже переверстать производственную схему. Кто будет противиться этому «спасительному шагу» перед лицом «вселенской катастрофы»?! Никто. Конец дискуссии, переходим к делу. Должен заметить, в этом упражнении не было никакой финансовой спекуляции, игры на свопах и спредах, я не просил мне доверять – ни прямо, ни косвенно, никого ни в чем не убеждал и, более того, ничего не закладывал, я просто предложил новый рисунок («карта») реальности («территория») и воспользовался этим ресурсом (в точности по Алену Бадью, когда он говорит о создании «нового вымысла», используя теорию множеств как призму понимания реальности).

Да, эти процессы происходили и на макроуровне (заявления глав правительств о предоставлении неограниченных объемов ликвидности и прекращении кризиса), и на микроуровне – такими вот генеральными директорами, которые заставили кризис 2008–2009 годов поработать на свои компании. И все это написано у Бодрийяра, только нужно внимательно читать: отношения «карты» и «территории», как и пресловутая «скорость доверия», двунаправлены. Если ты способен прочертить на «карте» желаемую схему (не вообразить, а именно физически создать ее на «карте»), то реальность («территория») будет вынуждена подчиниться (это что-то вроде эффекта «кротовой норы», знаменитая «червоточина» пространства-времени). Но только в конце 2008 года мы узнали, что это такое, применительно к экономике, и как это работает: дело в том, что «карта», поскольку сама по себе она существует физически, также принадлежит «территории», и если рассматривать «карту» именно в таком качестве, то у вас появляются неограниченные возможности влияния на саму «территорию». Вот почему все, кто был в 2008 году в плену «карты» (с ее «скоростью доверия» и прочей требухой «Капитализма 2.0»), проиграли тем, кто оказался на стороне «территории». Эта – специфическая (вовсе не рабоче-крестьянская) – приверженность «территории» и есть новый «Капитал 3.0», волютой которого стал «ресурс».

Теперь мы на время отвлечемся от экономической и финансовой эмпирии, чтобы посмотреть на происходящее, изменив привычные, усвоенные нами границы языка, которые, как когда-то писал Людвиг Витгенштейн, определяют границы нашего мира. Скажу больше: если мир действительно изменился, мы просто обязаны перекроить устоявшиеся лингвистические границы. Существо дела от этого не пострадает, однако оно явится нам иначе, и возможно, куда более потребным образом, нежели до сих пор. Нам необходимо новое понимание того, что происходит, а попытки продолжать думать, используя язык, данный нам миром, давно и нарочито почившим в бозе, – затея предельно идиотическая. С тем же успехом можно пытаться сформулировать теорию относительности или второй закон термодинамики, пользуясь звуками, достаточными младенцу, который еще только гулит, чтобы высказать все, что он думает об окружающей его действительности.

Вот уже двадцать лет мы с профессором Анатолием Николаевичем Алехиным занимаемся созданием инструмента работы с реальностью, который назвали «новой методологией». Особенностью этой новой методологии является обращение к сущности рассматриваемых процессов – то есть к тому, что, грубо говоря, происходит на самом деле, то есть глубже тех уровней существования, где мы фиксируем то или иное овеществление (формы проявления) процессов и их дальнейшее опредмечивание (концептуализацию). Рассказать о новой методологии «в двух словах» я при всем желании не смогу, поэтому попытаюсь показать этот эффект на некой аналогии.

Сферой психики (с точки зрения науки, разумеется) занимаются психологи, психотерапевты и психиатры (это, кстати сказать, наша с Анатолием Николаевичем базовая специализация): психологи концептуализируют информацию, которую получают в своих исследованиях (что-то пытаются разглядеть в создаваемых ими метамоделях и полученных статистических таблицах), психотерапевты непосредственно работают с фактическими проявлениями тех или иных процессов и, насколько это возможно, оказывают на них влияние, а вот психиатры (и это самая беззаботная специальность из перечисленных) решают, по большому счету, один-единственный вопрос – сошел с ума человек или нет (то есть они должны понять суть происходящего, и этого для них вполне достаточно, потому что остальное – детали, содержание которых почти не влияет на логику последующих действий врача-психиатра). Конечно, я известен как психотерапевт, а Анатолий Николаевич возглавляет кафедру медицинской психологии в РГПУ им. А. И. Герцена, но оба мы прекрасно отдаем себе отчет в том, что и психотерапия, и психология напрочь лишены эффективности и какого-либо смысла, если психотерапевт и психолог не имеют прежде всего ответа, получением которого занят психиатр, – о сути того самого процесса, который нам так или иначе предъявлен пациентом, а потом нами же и объяснен. Поверьте, если психотерапевт примется за лечение психоза, «разоблачая», как ему кажется, бредовые «когниции» своего пациента, а психолог начнет анализировать галлюцинации как факт восприятия – толку от этого, прямо скажем, будет маловато. Иными словами, если мы рассчитываем на корректные результаты своих исследований и эффективность собственной работы, мы должны понимать, о каком именно процессе идет речь – о том, что лежит в основе реальности, которую мы видим перед собой и пытаемся осмыслить.

Теперь, опуская долгие объяснения и тысячу разных нюансов (делаю это из лучших побуждений), давайте обратимся к сущности процесса, который мы привыкли называть экономикой (имея в виду при этом в первую очередь политическую экономию). Во многом благодаря уважаемым классикам, мы оказались в заложниках у сложносочиненной языковой игры, посвященной «товару» и «деньгам», отражающим наше наличное экономическое бытие – такой хайдеггерианский Das Man. Но понятно, что и «товар», и «деньги» не существуют в реальности в качестве таковых, в реальности существуют «предметы» (включая услуги, знания и др.), в которых люди испытывают потребность (то есть некие объективные ценности), и также какие-то условные фишки, которые выполняют роль эквивалентов стоимости в обмене одних ценностей на другие. И если мы сделаем над собой усилие, чтобы отвлечься от этих затемняющих существо исследуемого нами процесса слов «товар» и «деньги», то увидим, что в основе лежит упомянутая потребность – нечто вполне очевидное, но вовсе не продуманное должным образом.

Много истрачено чернил на описание того, что сталось с потребностью в «эпоху потребления» (как она исказилась фантазмом желания и т. д. и т. п. – см., что называется, Жижека), много дискуссий велось и о том, какие потребности являются объективными (то есть отражают действительно необходимое человеку), а какие – нет (мол, наносное), и как отделить одно от другого. Но, наверное, следовало бы для начала понять, что это вообще такое – «потребность»? Можно, конечно, взять знаменитую пирамиду Абрахама Маслоу и убедиться в том, что перед нами почти полный перечень наших ожиданий – тут всё, что нам надо, и это то, за что мы готовы платить (трудом, деньгами, доверием и т. д.). Где-то по этому пути своего экономического развития человечество всю дорогу и двигалось, научившись покупать, кажется, всё, включая уважение, знание, прекрасное и даже самоактуализацию. Но, опять-таки, всё это не вглубь, а по поверхности. Вглубь – это когда мы понимаем, что потребность – это то самое ожидание: мы не платим и никогда не будем платить за уже удовлетворенную потребность, мы платим и будем это делать лишь за возможность удовлетворения нашей потребности в будущем.