Как ты смеешь - Меган Эббот

– Она красивая, да, Джорди? – голос Бет звучит, как шум волн откуда-то издали. – Красивая, когда смотрит тебе в глаза?

Я целую его щеку, горбинку на носу, и он вздрагивает.

Его ресницы щекочут меня, у него грубые и сильные мужские руки, и я чувствую, какой восторг и удивление вызывает у него все происходящее.

Это так глубоко трогает меня, что мне начинает казаться, что сегодняшний день – один на миллион. Сгущаются фиолетовые сумерки, и я, должно быть, пьяна, потому что слышу где-то вдали голос Бет, и та говорит какие-то странные вещи, спрашивает, чувствую ли я себя иначе. Чувствую ли я себя любимой.

Позже тем же вечером приходит короткое эсэмэс от Джорди Бреннана, в котором он осторожно намекает на продолжение. Но чувство, что переполняло меня там, на краю обрыва, уже испарилось.

Как легко было завоевать его. И как скучно. Мне знакомы все тонкости и хитрости этой игры, в которой особых тонкостей и хитростей-то нет.

Мне не терпится рассказать обо всем тренеру. Интересно, что она скажет?

Потом звонит Бет. Мы обе еще не совсем протрезвели и долго болтаем.

Бет спрашивает, помню ли я, как мы когда-то давно придумали игру. Мы повисали на гимнастической лесенке, переплетаясь ногами, и старались провисеть так как можно дольше, и вскоре уже никто не мог побить наш рекорд. Даже мы сами. И я, и она могли висеть сколь угодно долго, поэтому договаривались отпускать руки на счет три, но Бет всегда жульничала и не разжимала рук. Она болталась на перекладине, а я стояла внизу и улыбалась в ответ на ее усмешку, и у меня была щербинка меж зубов, которая исчезла после того, как я стала носить брекеты.

Бет несвойственна ностальгия, но она пьяна и, похоже, сходила за добавкой – приложилась к коньяку миссис Кэссиди. Может, захандрила после сегодняшней прогулки в ущелье. А может, не в прогулке дело.

– Кошмар, что все так меняется, оглянуться не успеешь, – говорит она. – Но вот ты – нет.

На следующий день, заметив меня на парковке, тренер кивает и улыбается краешком губ.

Готовясь обо всем ей рассказать, я ощущаю странную гордость за себя. Как будто она попросила меня выполнить стант – «покажи-ка мне «колыбельку»[17], Эдди. Так, руки вверх…» – и вот я уже в воздухе, ноги вытянуты, как стрела, и мощная дрожь сотрясает лодыжки, колени, бедра, когда я приземляюсь на жесткий пол.

И вот я все ей выкладываю, а руки бессознательно тянутся к губам, как будто мне трудно говорить. А я тут замутила с Джорди. С Джорди Бреннаном. Как вы и сказали.

– А это кто, напомни? – спрашивает она.

Внутри у меня что-то обрывается. Кто это?

– Он бегает трусцой на футбольном поле, – говорю я с нажимом. – Вы сами на него внимание обратили. У него еще шорты с черепами. И горбинка на носу.

Она смотрит на меня и молчит.

– И как он, хорошо целуется? – спрашивает тренер, но я так и не могу понять, вспомнила она его или нет.

Я не отвечаю.

– Сразу с языком? – уточняет она.

Я решаю, что мне это послышалось.

– Или уговаривать пришлось? – с лукавой улыбкой произносит она.

– Все было не так.

Она что, издевается надо мной?

– Ну и как? – уже серьезнее спрашивает она. – Понравилось?

– Не знаю. – Я не смотрю ей в глаза. Мои щеки пылают. Как будто я беседую с парнем, причем старше меня и из другой школы. – Не знаю, хочу ли продолжения.

Она смотрит на меня и кивает, будто я сказала что-то толковое.

– Ты умная девочка, Эдди, – говорит она, и после паузы добавляет: – Эти мальчики до добра не доводят.

Киваю в ответ, а сама думаю об этом слове – «мальчики». Ведь кто такой Джорди Бреннан, как не мальчик? Мальчишка. Даже не парень.

А вот тренер замужем за мужчиной. Она в них разбирается. Бог знает, сколько их у нее было.

Ключи звякают у нее в руке, она садится в машину.

Смотрит на меня сквозь стекло, подмигивает, как будто у нас с ней появился секрет. Как будто теперь у нас есть что-то общее.

И я чувствую, что мы стали немного ближе.

Четвертая неделя

– Где ее носит? – шепчет Рири и встряхивает золотистыми кудряшками.

Бет опаздывает на тренировку, и я начинаю думать, что она вообще не придет.

В ней что-то надломилось; мне кажется, что она вроде как по-прежнему чувствует себя капитаном, только вот капитанить больше не над кем. И это как фантомный зуд в отрубленной конечности.

На прошлой неделе она дважды пропустила наш ежевечерний разбор полетов: кто опозорился, у кого лифчик грязный, из-за чьей жирной задницы складывается впечатление, что они такие у всей команды. Всю жизнь мы созванивались с нею на ночь глядя. Но во вторник я забыла, а в четверг она не сняла трубку. Но я словно чувствовала, что она там, дышит и смотрит как на экране мигает: Эдди, Эдди.

Тренерша выкатывает тележку, на которой стоит телевизор. В руках у нее пульт.

– Вы делаете успехи, – говорит она.

Мы смотрим запись выступления. На экране мелькают желтые пятнышки – это мы. Золотистый загар, подпрыгивающие хвостики – все как всегда. Но мы уже не трясем ляжками, не крутим задами. Теперь мы подпрыгиваем абсолютно синхронно, образуем ровную V в три ряда и все, как одна, взлетаем в той-таче. А какие у нас плавные переходы! Я даже не верю своим глазам – мы как одна длинная сороконожка, которая скручивается и раскручивается.

Мы синхронны. Мы собранны. Мы уверенны и четки.

– Где Кэссиди? – спрашивает тренер, и мы разом отрываемся от экрана.

Опоздавшие даже на десять секунд не допускаются к тренировке. Тренер отсчитывает эти секунды, притоптывая ногой, как делала училка по физре в третьем классе. Как-то раз Эмили влетела в зал на счет «пять» с окровавленным лбом: она так спешила, что, закрывая шкафчик, ударила себя дверцей по физиономии.

– Кажется, она… – я на ходу пытаюсь придумать хоть какое-нибудь оправдание.

В тот самый момент в кармане толстовки Тейси Шлауссен начинает мигать красный огонек. Вступают басы. Это припев той самой песни про клуб, в которой поется о том, как жара напирает со всех сторон, и ты понимаешь, как там круто, в этом клубе.

Тейси забыла выключить телефон, и теперь ей попадет.

И я знаю, что это Бет.