Сестры Гримм - Менна Ван Прааг

«Жизнь – это борьба за выживание, – говорила дочери Клео. – В силу своей природы добро проиграет в этой борьбе, а победит его противоположность. Entiendes?[6] Так что, если ты хочешь выжить, быть доброй просто нельзя».

Понятно, думает Беа, хотя сама она этого мнения не разделяет. Ей всегда казалось странным, что в своих страстных разглагольствованиях о войне между добром и злом ее mama никогда даже не пыталась утверждать, что эти самые сестры Гримм, о которых она говорит (по ее уверениям, к ним принадлежит и Беа), сражаются на стороне добра. Ибо зачем быть хорошей, доброй, если ты можешь быть великой? Зло – это величие, всегда говорит ей мать. Зло подразумевает под собой мужество и способность сделать все, что необходимо для победы и избавления мира от слабых.

– Если оставить будущее человечества в руках хороших и добрых, – говорит Клео, – то получится жалкое, убогое племя, ослабленное терпимостью и стремлением сострадать и сопереживать. Люди будут покорно принимать то, что есть, вместо того, чтобы сражаться за то, что может быть. Оставь жалкий человеческий род без нашего участия, и их сотрут с лица земли. Это сделают стихии, дикие звери или же вторгшиеся инопланетяне…

Теперь если mama снова пускается в такие рассуждения, Беа просто кивает и молчит. Только начнешь с ней спорить, и она не заткнется никогда. Беа поступила в Кембридж, чтобы сбежать от Клео, убраться подальше от высказываемых ею фашистских взглядов и вместо этого погрузиться в собственные размышления, в раздумья. Неформальное общение, если оно не служит целям удовлетворения физических потребностей, ее не интересует.

Изгнав, наконец, чужака из своей постели, Беа садится на велосипед и едет (слишком быстро) к зданию библиотеки. Она сбавляет скорость, только пересекая Квинз-роуд, чтобы посмотреть на тот берег реки, где высится церковь Королевского колледжа, и полюбоваться на ее затейливые остроконечные башни, тянущиеся, словно бессмертные пальцы, к диску восходящего солнца. Иногда девушка представляет себе, что эти башни пытаются поднять тяжелую громаду Королевского колледжа в небеса, дабы он, будто перелетная птица, полетел на зиму в теплые края. Может быть, в Париж, чтобы примоститься рядом с собором Парижской Богоматери, а может, в Барселону, чтобы оказаться в обществе великолепного собора La Sagrada Familia[7].

Каждый день Беа радуется тому, что она находится здесь, в окружении такого вдохновения и невероятной красоты. Радуется тому, что можно сидеть в университетской библиотеке и погружаться в рассуждения Бертрана Рассела[8], с которым ей, как и следовало ожидать, куда приятнее проводить время, чем с неуклюжим и неумелым студентом, изгнанным из ее постели утром.

11.48 пополуночи – Лиана

Положив альбом для набросков на колено, Лиана рисует очередную картинку графического романа, над которым работает уже почти два года. С помощью чернил она изображает Черную птицу, сбрасывающую Львицу с верхушки самого высокого дуба в Далечье. Черная птица смеется, глядя, как Львица, не умеющая летать, падает на виднеющиеся внизу камни. Заштриховав последний лист плюща, Лиана начинает писать историю Черной птицы.

ЧЕРНАЯ ПТИЦА

Давным-давно жила-была девушка с кожей цвета эбенового дерева, смоляными волосами и чернильно-черными глазами. Она была так темна, что могла остаться незамеченной, скользнув в тень, а в лунном свете ее кожа отливала синевой. Она также была самой очаровательной, умной и красивой девушкой во всех семи королевствах – куда красивее, чем ее сводные сестры с мертвенно-бледной кожей, бесцветными волосами и белесыми глазами. Все до одной также были немного скучны и бестолковы.

У этой девушки была в жизни одна великая радость. Ночью в полнолуние она могла летать: становилась в саду, нагая, и ждала, пока ее кудрявые смоляные волосы взовьются на ветру и превратятся в великолепные крылья. Тогда она взмывала вверх над сушей и морями, сверкая оперением в серебряном свете луны, и парила в потоках чистой радости.

Ее сестры не умели летать, они были так же привязаны к земле, как коровы, пасущиеся в полях. Однако вместо того, чтобы признать свою зависть к сводной сестрице, они притворялись, будто им совсем не хочется летать, будто ходить по траве – это более возвышенно, чем взмывать в небеса.

Они настолько завидовали Пчеле – придуманное ими прозвище, призванное подчеркнуть ее сходство с незначительным насекомым, – что измыслили план по убеждению сестры в том, что она безобразная дура. Каждый день они твердили ей это, изобретая хитроумные доводы и подхватывая примеры друг друга. Поначалу Пчела, которая была очень умна, разгадывала их хитрости, но шли дни, месяцы, и она начала колебаться и сомневаться в себе. Поскольку их было трое против нее одной, девушка потихоньку начала верить им, пока полностью не уверилась в том, что она и в самом деле безобразная дура.

Теперь, чувствуя себя неловко, Пчела летала только иногда, втайне, и это уже не приносило ей прежней радости. Месяцы, когда она не видела полной луны, начали складываться в годы, а затем и вообще превратились в жизнь, лишенную лунных ночей. Наконец, пришел тот день, когда она совсем забыла, что может обретать крылья и парить в вышине, забыла свою единственную радость.

Так и прошла бы оставшаяся жизнь, если бы Пчела, однажды гуляя в лесу, не встретила незнакомку, чьи кожа, волосы и глаза были так же темны, как и ее собственные. Они поговорили на обычные темы: о погоде, ценах на коров и так далее, и вдруг старуха перешла на шепот.

– Ты забыла себя, – сказала она. – Забыла настолько основательно, что даже не помнишь свое собственное имя.

Пчеле пришлось признать, что так оно и есть, ибо как девушка ни старалась, ей не удавалось вспомнить никакого имени кроме данного ей ее сводными сестрами.

– Пора тебе вспомнить, кто ты, – молвила старуха. – Пока не поздно.

– Но как это сделать? – спросила Пчела. – Как мне вспомнить?

– Заберись на верхушку самого высокого дерева в лесу, – ответила женщина. – И прыгни с самой верхней ветки вниз. В падении ты вспомнишь, кто ты.

Пчела посмотрела на старуху в ужасе.

– Ты в самом деле считаешь, что ради воспоминаний о себе прошлой мне стоит отдать жизнь?

Старуха задумалась только на один миг.

– Да, – сказала она, – я так считаю.

Много месяцев Пчела не придавала значения словам старухи, говоря себе, что та просто безумна. И месяцы опять складывались в годы, и Пчела становилась все печальнее и печальнее, пока не решила, что ей нечего терять, ей стало все равно, жить или умереть.

Она отыскала в лесу древний дуб, высокий, словно три дома, поставленные один на другой, и ветка за веткой взобралась на самую его верхушку. Там девушка села, переводя дух, и стала смотреть на землю далеко-далеко внизу. Пчела сидела и ждала, пока день не сменился ночью, после чего встала, шепотом сказала слова прощания живым и слова приветствия мертвым и прыгнула вниз. Падая так быстро, что воздух ревел в ушах, Пчела вспомнила свое имя – Черная птица. А вместе с ним она вспомнила и себя настоящую.