Похоть - Эльфрида Елинек

Женщина допивает остывший кофе из своей мутной чашки. Словно спасаясь бегством, она натянула на себя воздушное дыхание колготок. Ни одной женщине в округе не живется так хорошо, как ей. Над ее головой висит невидимая лапа хозяина, чтобы ей было уютно в клетке для диких зверей. Еще вечером директор начинает строить улыбочки, адресуя их усталой жене и нащупывая свою цель. Немного погодя он пойдет на абордаж, он всегда первый в этом Первом австрийском банке! Женщина невидящим взором смотрит в ту сторону, где портятся продукты, словно хочет сбросить мужа со своего дремотного ложа. Так вот и разминутся они, как всегда, на широком и полном опасностей пути, который представляют из себя крутые американские горки их брака. Жители деревни этой женщине завидуют, ведь она так красиво одевается, а грязь в их доме убирает прислуга, нанятая по каталогу жителей деревни, которые только и хотят, чтобы жить в братском согласии. Ребенок довольно поздний, но не настолько поздний, чтобы из него не успел вырасти вечно канючащий взрослый. Мужчина во время объятий кричит от страсти, и голос женщины ластится к нему, чтобы он взмахнул своим жезлом и купил дорогие безделушки для их общего дома. К примеру, новый шелковый гарнитур: она наденет его, когда муж поставит ее в позитуру, чтобы потешить свою блаженную плоть. Увы, никто не способен творить чудеса. Когда у мужчины проходит опьянение, он сразу покорно стремится все возместить жене. Он человек добродушный. Да, он заплатит, он все уже оплатил, все, что вы видите здесь в цветном изображении. Осушите ваши щеки от слез!

За ужином на тарелках будет самая обычная еда. Блюда коротко представят друг другу, и они быстро перемешаются в поедающих их телах. А ведь как обстоят дела под другими крышами! Еде в этом доме не придают особого значения, мужу важно, чтобы всего было много, чтобы сильный едок с радостным смехом сдавался и оседал под грузом пищи. Колбаса и сыр вечером, вино, пиво и шнапс. И молоко, чтобы ребенок был защищен от болезней. Вот перед нами паштет и холодные закуски, толстым слоем накладываемые на легенду, будто средний слой обеспечен снизу, а сверху находится под защитой закона об экологии (под защитой природы). Ведь защищают его те, кто лежит под ним, чтобы он не обрушился в бездонную пропасть.

Мужчина снова облегчился спозаранку. В нем накопилось много чего, и он многое взвалил себе на плечи и подцепил на вилку. Он брызжет вокруг себя уриной. Под крышей дома отовсюду слышно, как он своим тяжелым пенисом вламывается во все места отдыха, скрытые в теле его жены, чтобы там, наконец, опустошить себя. Освободившись от своего продукта, он снова отправляется к тем мелким существам, которые под его руководством создают собственный продукт. Бумага, которую они производят, для них — продукт чуждый и недолговечный, а в это время их директор кричит и извивается под натиском своей плоти, которая ему так сродни.

Конкуренция давит со всех сторон, надо заранее распознавать ее ходы и уловки, иначе снова придется уволить нескольких славных людей и снять с себя заботы об их существовании. И вот этот человек выходит на природу и несет ответственность на плечах, чтобы руки оставались свободными. От своей жены, которой он правит и которая его выпрямляет, он требует, чтобы она ждала его, полностью раздевшись, прикрывшись лишь покровами их общего дома, когда он приезжает домой из конторы, расположенной в двадцати километрах. Ребенка отправляют прочь. На ступеньке школьного автобуса он спотыкается и падает на свое спортивное снаряжение, до которого сам не свой.

Женщина, вздрогнув, просыпается и снимает с себя теплую плотную повязку из тишины и покоя, под которой она пыталась спастись бегством. Она прибирает все, что ребенок соизволил оставить в беспорядке перед тем, как уехать. Остальное уберет прислуга, которая многое уже повидала, прибираясь в этом доме. Когда ребенок был еще совсем маленький, мать иногда брала его с собой в супермаркет, и директор магазина собственной персоной с дружелюбной улыбкой вел их мимо оравы дожидающихся своей очереди домохозяек. Ребенок сидел в тележке, словно в материнской утробе, и с каким удовольствием он там располагался! У скоростных машин часто обнаруживаются изъяны в неожиданных местах, и все же восемнадцатилетние юнцы любят их больше, чем собственную семью, они бегут от родителей и из родительского дома и, даже умирая, цепляются за спортивные автомобили. А еще эти магические магнитные защитные штучки, прикрепленные к новым платьям в магазине, о, вот если бы к человеку прикрепляли такое! Чтобы он не вышел сам из себя, когда наслаждается видами, которых он сам не имеет. Половые принадлежности надо оберегать от болезней, как оберегают женщину от мира, чтобы она не выглядывала из окна, не шествовала по жизни и не желала жизненных перемен. Да, все правильно, но на самом-то деле универмаги вешают защитные штучки только на одежду. Раздается тревожный сигнал, когда кто-нибудь без разрешения пытается прорваться через магнитный барьер, чтобы, как странник, песнею ведомый, сверзиться в адские селенья и в изобильное царство кофейных сортов. Уж лучше мы пойдем пешком в потрепанной одежонке, отправимся в заветное и влажное укрытие и будем там жить среди наших собственных отбросов; по меньшей мере, мы не потерпим никакого чужого автомобиля в нашем маленьком гараже. Вот так мы и поддерживаем жизнь в вечном движении, следуем туда, где гуляет ветер, где нас тянет погулять и где нас увлекает какое-нибудь приветливое лицо, в котором мы видим отражение собственной жуткой физиономии.

Всего лишь на прошлой неделе эта женщина купила себе в бутике брючный костюм. Она улыбается, словно ей есть что скрывать, однако она располагает лишь безмолвным царством собственного тела. Три новых пуловера она прячет в шкафу, чтобы не дать повода к подозрению, будто она своей окровавленной бороздой хочет обеспечить себе еще один сладкий месяц. Она снимает с золотого древа своего мужа лишь благосклонно созревшие плоды. Милая листва больше не укрывает деревья. Муж держит ее счет в банке под контролем, и снова тысячи шумящих под ветром деревьев падают жертвой его топора. Ей дают деньги на хозяйство и даже сверх того! Он, собственно, не считает, что должен платить еще и за уютное кресло-качалку, в котором он, довольный мальчуган, убаюкивает и оттягивает свой отросток. Она находится под защитой его святого имени и под патронажем его банковских счетов, о состоянии которых он постоянно докладывает. Пусть знает, что она имеет в его лице. И, наоборот, он прекрасно осведомлен о ее палисаднике, всегда открытом настежь, и в нем так приятно копошиться и хрюкать. Если кто-то что-нибудь имеет, то это надо использовать, иначе зачем оно ему?

Как только женщину оставляют одну, она надевает защитную накидку из денег, денежной ценности и денежного обесценивания и отправляется немножко погулять, покрытая толстым слоем уверенности и стабильности. Она словно тень скользит по морю людей, производящих бумагу, на поверхности которого танцует ее жизненный кораблик. Да, именно так, море, и оно легко хоронит нас заживо! Ведь в стороне ждет толпа глупых и лишенных занятости людей, выжидающих в засаде, чтобы кто-нибудь наконец-то взял их след. Ну, а мы? Полетим дальше? Для этого нам, большим умникам, придется подняться повыше и пролиться дождем, известно ведь: под лежачий камень вода не течет! Женщина закрывает глаза рукой словно платьем на все случаи жизни. Скоро снова придется со всех сторон обкладывать мужа и ребенка съестными припасами. Что у нас сегодня на вечер, когда муж, компактный, подзаряженный и прямо с конвейера, скользнет вниз, вместо того чтобы туда ворваться? Он тщательно затянул себя как гайку во втулке своей жизни. А вечером он захочет раскрутиться. Он пенится и пузырится. Сегодня вечером, мы об этом едва не забыли, наступит время, положенное по закону, и женщина со своей гигроскопической тканью ждет, чтобы впитать в себя все, что за день произвел мужчина. А другие люди исчезают в тени и заживо хоронят свои надежды.