Коббл Хилл - Сесиль фон Зигесар

Но на самом деле не так уж многое изменилось в ее жизни. Мэнди всегда была красивой, но ленивой. Обычно она предпочитала смотреть телевизор в спортивных штанах, нежели одеваться и выбираться из дома. Теперь у нее был прекрасный предлог никуда не ходить и ничего не делать: она была больна.

Во время учебы в средней школе Мэнди Марзулли начала взрослеть одной из первых. В десятом классе ей сняли брекеты и она стала работать моделью. В шестнадцать лет Мэнди появилась на обложке журнала Seventeen в белом бикини на пляже в Монтоке. Мэнди была в средней школе, а Стюарт – в старшей. То, что они сошлись, казалось очень логичным. Мэнди просто задержалась после одного из его концертов и предложила ему пива. Стюарт взял пиво и поцеловал ее, и с этого момента они стали парой. Каждый день Мэнди и Стюарт выходили из школы, держась за руки. Она бросила школу и отправилась в поездку вместе с Blind Mice, которые повсюду путешествовали, много пили и мало спали, посещали экзотические места. Это было бурное время. В двадцать пять лет Мэнди забеременела. Родился Тедди, через год они поженились, а группа распалась. Они оба родились в Бруклине: он – в районе Виндзор-Террас, а она – в Бэй-Ридж, но дом они купили в Коббл-Хилл. Считалось, что начальная школа здесь должна быть хорошей, и само местечко выглядело тихим и спокойным. Стюарт устроился на свою нынешнюю работу, а Мэнди проводила время с Тедди и смотрела телевизор.

К стене возле стола сестры Пичес была небрежно приклеена фотография. На этом снимке она играла на барабанах; ее рыжевато-светлые волосы были зачесаны в прическу «улей» 1960-х годов, а на губах, накрашенных красной помадой, сияла широкая улыбка. Она выглядела потрясающе.

– Вы играете на барабанах? – спросил Стюарт.

– Играю ли я на барабанах? – повторила Пичес. Она провела расческой по его волосам быстрыми, отрывистыми движениями. – Да, бывает иногда. В этот бар никто не заходит, а я включаю музыку и играю. Получается полный отстой, зато очень весело.

– Я бы посмотрел на это.

– Думаю, не стоит… – Пичес еще не призналась, что знает, кто он такой. Теперь у нее был шанс. – Вы знаменитость, а я действительно не так уж хороша.

Латынь стала новым любимым предметом Шай Кларк. Она начала изучать ее только в прошлом году и поначалу терпеть не могла этот предмет, но в последнее время с нетерпением ждала урока.

– Латынь – мертвый язык, – убеждала ее мать. – Тебе следует изучать китайский. Это язык будущего, нравится нам это или нет. Вот почему его предлагают все частные школы.

Но отец поддержал выбор Шай. Первый год ей было непросто. Иногда Шай чувствовала, что это очень странно – учить язык, на котором никто не говорит, и подумывала о том, чтобы переключиться на китайский. Теперь же Шай была рада, что не сделала этого: на втором году обучения латынь в школе Финни преподавал мистер Стреко. Да, у него были усы, в которых иногда оставалось немного засохшей пены от капучино, и да, он носил один и тот же светло-серый свитер с треугольным вырезом, на котором почти каждый день можно было обнаружить кусочки еды и кошачью шерсть. На его предплечьях были татуировки, которые Шай не могла разглядеть из-за росших там очень густых и темных волос. Но мистер Стреко страстно увлекался латынью – настолько страстно, что Шай тоже начала испытывать страсть к ней, хотя другие ученики, глядя на него на уроке, просто закатывали глаза.

Она возненавидела свою новую школу с самого начала. Шай была там такой же чужой, как мистер Стреко и его латынь. Они закатывали глаза при виде ее кроссовок (мама принесла с работы лишнюю пару от Gucci). При ее позорной попытке объясниться с официантом (Что, черт возьми, такое «цыпленок Баффало»?). И когда поняли, что она не умеет играть в баскетбол и волейбол, – тоже. Шай спрашивала, где можно выпить чашку чая, – они опять закатывали глаза. Теперь, год спустя, мистер Стреко все изменил. Она чувствовала себя словно редкая бабочка, выбравшаяся из кокона в его классе.

Сегодня латынь была как раз перед обедом. Они пытались перевести «Любовные элегии» Овидия – стихи о любви.

– Грех, грех, грех – у кого было про грех? – требовательно спросил мистер Стреко. Его карие глаза вспыхнули ярко-оранжевым блеском, а пушистые черные усы печально и в то же время сексуально опустились к уголкам рта.

Шай задумалась, сам ли он подстригает усы или еженедельно посещает барбера.

– Это отличная цитата, – сказал он. – Вспомните ее в День святого Валентина.

– Я не могу жить ни без тебя, ни с тобой[16], – перевела Шай. Ее долговязое хрупкое тело дрожало от усилий, которые требовались, чтобы сохранить безразличный взгляд и ровное звучание голоса.

– Да! – мистер Стреко улыбнулся ей, показав ровные перламутровые зубы. Его идеально загнутые черные ресницы чуть дрогнули. Стрела любви пронзила ее сердце, едва не сбив ее со стула. – На завтра переведите следующие четыре строчки. Старайтесь использовать сердце и разум, а не словари. Помните, что это поэзия, а ей больше свойственна логика эмоций, но не рассудка.

Ни один другой учитель не говорил ничего подобного. Никто этого не делал. Она могла слушать его часами, но урок закончился, и остальные школьники уже собирали свои вещи. Шай медленно складывала книги в рюкзак. Она собиралась проследить за мистером Стреко и посмотреть, чем он занимается в обеденный перерыв…если, конечно, она придумает, как сделать это незаметно. И еще она хотела убраться к черту из этого здания, чтобы не встретиться с мамой.

Встреча родителей с директором и учителями должна была состояться только через пятнадцать минут, но Шай уже слышала, как голос матери эхом разносится по коридору. И слова были знакомые – это же самое она вчера говорила отцу. Шай подслушала их вчера вечером, когда чистила зубы: «Чем, интересно знать, она занимается весь день? Другие девушки играют в командах или ходят на уроки танцев. Она же ничем не интересуется и ни с кем не общается. Я не знаю точно, что это значит, но разве в этом возрасте не ходят на тусовки? Она ест только хлеб и пьет только колу. Я целый день пыталась питаться так же, как она, и мне стало так плохо, что пришлось прилечь. Она такая худенькая. Я просто хочу, чтобы у нее были свои интересы».

Шай не то чтобы ненавидела свою мать. Она ненавидела, когда та вмешивалась, осуждала, присваивала себе ее жизнь. Как будто была настолько неуверена в себе, что оценки ее дочери, ее поведение, внешность, ее друзья – все это было в первую очередь способом показать, что Венди хорошая мать. Почему ее это так волновало? Подобное поведение невероятно раздражало.

Мистер Стреко прошел по коридору, а затем скрылся в кабинете латыни. Шай уже собиралась пересмотреть свои планы, когда он снова появился в зеленом жилете и круглых зеркальных солнцезащитных очках. Учитель собирался уходить.