Шебаршин. Воспоминания соратников - Валерий Поволяев

Увы, начинаем привыкать к печальным вестям об уходе товарищей. Но страшная весть о его кончине в марте 2012-го прозвучала не только неожиданно, но и необычно для мирных лет. Тревожным выстрелом она всполошила птиц в Тверских переулках и в Марьиной роще, на башнях Смоленской высотки и в тихом лесу в Ясенево, больно ранила сердца в самых разных уголках России, во многих ее посольствах за рубежом. Хотел ли он, чтобы его последнему шагу было придано столько общественного внимания? Уверен, нет. Прерви он свой полет как-то по-другому, не нажимая на спусковой крючок (хотя собственно, почему боевой генерал должен делать это по-другому!), все равно пресса искала бы в его поступке какой-то тайный смысл, скрытые пружины, заговор. Такова уж участь всех видных и незаурядных личностей: обществу просто интересно, что же они хотели сказать своим уходом…

Нашлись и те, кто призывал не усердствовать, чтя его память, намекая, дескать, самоубийство негоже для православного христианина, русского офицера и т. п. Другие промычали что-то типа: жаль… но что особенного для страны он сделал? Не могу не вспомнить самого Л. В.: «Собачья мысль: если укусить боязно, а лизнуть — неудобно, проскули что-нибудь невнятное». Зато простые люди не стеснялись в высказываниях в те дни. Вот один из откликов: «Впервые вижу в Интернете 99 % достойных комментариев. Вот это рейтинг! Вечная память героям!». Или откровенное: «Спасибо вам от народа России!».

В минуту прощания тысячи сердец заныли: прощай, Командир, наша совесть, совесть разведки! Вспомнилось его коронное: «Наше время придет, но нас оно уже не застанет».

Перечитывая талантливые книги шефа, невольно проецируешь их на нашу действительность. Как точно он понимал, что новые векторы нашей внешней политики захлебнутся, так и не принеся пользы. Лишь вред да потерю лица. Слыша сегодняшнюю демагогию о нашем особом пути, мучительные поиски «национальной идеи», невольно обращаемся к Л. В. Шебаршину, для которого никогда не стоял вопрос об идее и смысле жизни. На его надгробье на Троекуровке — его слова: «Для того чтобы служить делу, надо верить в его правоту, в то, что оно является частью чего-то большего, чем жизнь»… Вот простой ответ на рассуждения об идее, которую не ищет теперь только ленивый…

Чем же теперь живем мы, бывшие разведчики? Ответ за всех нас дал шеф: «Случается, что служба и жизнь составляют для человека единое целое, причем все светлые черты того, что именуется жизнью, с течением лет все больше и больше подчиняются интересам службы, растворяются в ней. Неприметно для себя человек начинает тосковать, отрываясь от своего дела, от рабочего места, чувствует себя потерянным в дни вынужденного безделья, которые бывают у него так редко. Работа, которой долгие годы занимался я и мои коллеги, интереснее, увлекательнее всего, на мой взгляд, что могла предложить жизнь. Так мне казалось и кажется до сих пор. Жизнь — часть работы, и всегда думалось, что они пресекутся одновременно.

Не получилось. Служба кончилась, продолжается жизнь. Продолжается и то дело, ничтожной частичкой которого была моя работа. Это дело началось за столетия до моего появления на свет, оно не завершится до тех пор, пока живет Россия. Будут приходить все новые и новые люди, они будут умнее, образованнее нас, они будут жить в ином, не похожем на наш мире. Но они будут продолжать вечное дело, частью которого были мы и наши безвестные предшественники, они будут служить обеспечению безопасности России. Помоги им Бог!

Незадолго до отставки журналист спросил меня: «Что вспоминает разведчик в старости?». Полушуткой я ответил: «Это покажет очень недалекое будущее». Слова оказались пророческими, и будущее, о котором мы говорили, наступило невероятно быстро…

Разведчику нужна хорошая память. Отставному разведчику нужно умение выборочно забывать. Не замалчивать, а именно накрепко забывать все то, что может так или иначе нанести вред людям живым или бросить тень на память умерших. Прошлое всегда с нами. Неосторожное слово о событии, которое, казалось бы, принадлежит истории, вдруг осязаемо вмешивается в людские судьбы».

Бог поможет нашим последователям!

Леонид Мальцев, генерал-майор

Последний руководитель советской внешней разведки Леонид Владимирович Шебаршин ушел из жизни ошеломляюще для многих, кто знал его лично, по отзывам отечественной и зарубежной прессы либо аналитиков, способных объективно оценивать наше противоречивое бытие. Ибо он прослыл явно сильной личностью, добропорядочным человеком и профессионалом высокой пробы в разведке, уготованной ему судьбой.

После так называемого августовского путча 1991 года, когда начались беспардонное охаивание советских спецслужб и расформирование Комитета государственной безопасности СССР, он решительно подал в отставку и уже 23 сентября того же года в последний раз вошел в кабинет начальника Первого главного управления (советской разведки) КГБ СССР. Однако впоследствии воспоминания о разведывательных буднях приходили к нему даже в усталых снах. Так, не однажды в сновидениях являлся Пакистан, где Леонид Шебаршин столкнулся с первой в его жизни азиатской войной. Возвращались вой сирен, затемнения, трассы зенитных снарядов. Именно там он своими руками стал получать в поиске подлинных политических истин чужие секретные документы.

Припоминались индийские напряженные будни в условиях жесткой местной контрразведки, чрезвычайные положения, оставившие острый след операции.

Приходили на память встречи с Председателем КГБ Ю. В. Андроповым, у которого в 1974–1981 годах побывал шесть раз. Перед поездкой в Тегеран Юрий Владимирович порекомендовал ему прочитать «18 брюмера» Карла Маркса, для того чтобы глубже понять иранские события. Шебаршина поразила применимость многих мыслей Маркса к происходящему в Иране, изящество его формулировок, но еще удивительнее, что это увидел один из руководителей того времени, когда живой самостоятельной мысли, казалось, уже не было места в высоких сферах.

Исламская революция зарубцевалась у Леонида Владимировича особенно памятно. Об обстановке, в которой довелось тогда действовать советской разведке в Тегеране, сам Шебаршин, возглавлявший там резидентуру, вспоминал: «Культ смерти, любование смертью, смакование смертью — такова атмосфера, созданная хомейнистами. Кровь и трупы на фотографиях, на обложках книг, на экранах телевизоров, на плакатах, кровь и трупы на тегеранских тротуарах, в застенках, в болотах Хузистана и курдских горах, кровь и трупы в туркменской степи, в пустынях Белуджистана, в мазандаранских лесах… Наше посольство в Тегеране подвергается разгрому. Мы сидим в осаде, слушаем выстрелы, звон бьющихся стекол и надрывный вой сирены».

При всем при том работа не прекращалась, поскольку крайне требовалась информация и, конечно же, нужны были источники ее. Следовало бывать в городе, зачастую в полной темноте ходить по пустынным улицам, встречаться с теми, в ком нуждались советские разведчики.

Черным следом осталось в героической деятельности резидентуры предательство одного из офицеров «точки» — Кузичкина. Надо было спасать людей, о которых мог знать перебежчик. Это удалось сделать быстро и без потерь. Пришлось резко сократить оперативную активность. Этот период Л. Шебаршин назвал тяжелейшим и самым горьким в своей жизни. И все же он нашел в себе силы пережить и это потрясение: осмысливал случившееся среди исламской революции, и со временем персидская лихорадка мало-помалу у него улеглась. Но не исчезла насовсем. Позднее мне не раз доводилось встречать его на пресс-конференциях, посвященных проблемам Ирана и мусульман России, в которых он участвовал с неизменным интересом.